Никто не ответил. Я уставилась в пол, потому что из глаз текли слезы.
Мама потянулась ко мне через стол:
— Все хорошо, милая. Это просто такой период. Позвони Неале, чтобы подавала десерт.
Я кивнула и взяла колокольчик.
Лимонные тарталетки были съедены в тишине. От каждого кислого кусочка у меня сводило челюсть, но я доела все, замечая, что родители старательно не смотрят друг на друга.
После ужина я увидела, что дверь в комнату Луэллы открыта. Я знала, что меня ждут. Она скинула туфли и ходила по ковру в одних чулках. Окна выходили на север, и в комнате всегда было прохладно. Я села на кровать с пологом. Резные вишневые столбики, походившие на гладкие стволы деревьев, поддерживали облако багровой ткани, нависавшее надо мной, как огромный мягкий живот. В отделке комнаты преобладали темно-красные цвета, совсем не подходившие сестре.
Жаркий алый мог бы ей пойти, но не этот — сдержанный, мужественный ржавый.
Луэлла ходила туда-сюда, за ней по полу волочился подол платья.
— Почему папа такой ханжа? Цепляется за свою мораль, притворяется старомодным и провинциальным, готов меня услать из дома, когда сам попадет в ад за свои грехи!
— Как ты можешь так говорить! — Хорошо, что я успела закрыть за собой дверь.
— Что хочу, то и говорю!
Я помолчала, обдумывая то, в чем хотела убедить сама себя.
— Может, это не то, что мы подумали. Наверное, мы все не так поняли. Или не разглядели.
Моя сестра уперла руки в бедра и бросилась ко мне:
— Я узнаю поцелуй, если увижу!
— Ты никогда ни с кем не целовалась.
— А ты откуда знаешь?
— Ты целовалась?! — Это открытие было еще похуже папиной несдержанности.
— А если и да?!
— С кем?! Когда?! Почему ты мне не рассказала?
— Я тебе не все рассказываю, Эффи.
Это признание сдавило грудь, словно на нее лег камень.
— Может быть, папа просто ей что-то тихо говорил.
— Хватит его защищать! — Лицо ее горело, глаза казались огромными.
Я хотела спросить, с кем она целовалась.
— Я его не защищаю, просто говорю, что мы не знаем точно. Женщина подошла к нам. Это она пригласила папу выйти. Отказаться было бы невежливо. Может быть, это она его поцеловала. Может, он ее оттолкнул после этого. Мы же не видели.
Это могло быть правдой. Может быть, она привстала и сама прижалась к нему.
Луэлла с отвращением фыркнула:
— Ты ничего не понимаешь!
Она развернулась, открыла окно и оперлась о подоконник. Склон холма в лучах заката стал пурпурным. Я смотрела в сумерки, умирая от стыда.
— Прости! — Луэлла вдруг обернулась. Подошла к кровати и обняла меня. — Я негодная сестра. Я ни с кем не целовалась. Сказала это, просто чтобы ты поняла, что не права. Знаешь, что меня злит сильнее всего? Папа нас использовал. Использовал, чтобы видеться с ней каждый день.