Раскольников стоял с сумкой через плечо и всматривался в город, как в приближающегося противника: кто кого.
Романова снова ощутила превосходство этого человека над собой. Да и надо всеми. Что-то в нем было еще плюс к тому. Все как у всех и плюс к тому. Хорошо бы узнать — что?
Снова гостиница. При гостинице — ресторан. Суп — в шесть часов, а не в два, как в Москве. Итальянцы принимают основную еду в шесть. И конечно, спагетти под разнообразными соусами, и мясо, как «шоколата». Как шоколад, не в смысле вкуса, а в поведении на зубах. Оно жуется легко и как бы сообщает: «Ты голоден — ешь меня. Жуй и ни о чем не беспокойся. Я только то, что ты хочешь».
Наше советское перемороженное мясо как бы вступает в единоборство с человеком. Кто кого. «Ты хочешь разжевать, а я не дамся. Хочешь проглотить? Подавись».
Туристы с вдохновением поглощали итальянскую кухню — все, кроме Раскольникова. Раскольников сидел бледный и держал руку на животе.
— Язва открылась, — сказал он Романовой, отвечая на ее обеспокоенный взгляд. — У меня это бывает.
Когда принесли спагетти, он попросил без подливки.
— А можно его подливку мне? — поинтересовался двоеженец.
— Переводить? — усомнилась переводчица Карла.
— Ведите себя прилично, — посоветовал Руководитель.
— А что здесь особенного? — удивился двоеженец.
Карла перевела. Официант не понял. Потом понял.
Удивился, но смолчал. При чем тут «его подливка, моя подливка»… Синьор хочет больше соуса? Пусть так и скажет.
К обеду полагалось вино: белое или розовое. Надо было выбрать.
— А можно то и другое? — спросила Надя Костина.
— Ведите себя прилично, — снова попросил Руководитель. — Что они подумают о русских…
У официанта действительно было свое мнение о разных народах. Русские никогда не дают на чай. Немцы платят десять процентов от обеда. Американцы — не считают. Дают широко. Французы жмутся. Жадная нация. А русские — бедная. У них, говорят, самая передовая идеология, но идеологию на чай не оставишь. Да и зачем она нужна при пустом кошельке. Пустой кошелек — это и есть идеология. Вот что думал шустрый кудрявый официант. Но вслух, естественно, не говорил. Да они бы и не поняли. Русские ели жадно и неумело. Редко кто правильно управлялся с ножом и вилкой. Хватали руками, как дети. И если у них отнять тарелки — они бы, наверное, заплакали.
Венеция — это каналы, гондолы и гондольеры.
Гондольеры — довольно пожилые дядьки, одетые в соломенные шляпы с ленточкой, как в старые времена. И каналы те же. И так же поют под мандолину «О соле мио». Но за «соле мио» надо заплатить. Поэтому русские слушали с чужих лодок.