— Ночью прекрасно. Ни души. Я могу гулять, думать. Деревья, луна…
«Сумасшедший, — догадалась Романова. — Мания преследования. Избегает людей».
— Тебе кажется, что тебя кто-то преследует? — проверила она.
— Жена. Она приходит и все время от меня чего-то хочет. А я от нее уже давно ничего не хочу.
— А редакторша?
— Она любит меня. А я ее. Она ждет ребенка.
«Так, — подумала Романова. — Мне места нет».
Но отчего он так расстроен? Он любит. Его любят. Ребенок. Все же хорошо.
— У тебя все хорошо, — сказала Романова, гася в себе разочарование.
— Да, — кивнул он и вдруг обнял. Прижал. Руки оказались неожиданно сильные для такого легкого тела. Зарылся лицом в ее волосы. Дрожал какой-то нервной, подкидывающей дрожью.
Сели на лавку и стали целоваться. Его сердце стучало гулко и опасно, как бомба с часовым механизмом. Сейчас рванет — и все взлетит на воздух: прошлое, настоящее, будущее — все в клочки. И пусть. Разве не этого она ждала последние десять лет? Ждала и зябла от нетерпения…
— Иди сюда, — позвал он.
Зашли в телефонную будку. Было тесно и неудобно.
— Не надо, — сказала Романова, удерживая его руки.
— Надо…
Она услышала его руки на своем теле, будто он тщательно и осторожно подключал ее к высокому напряжению. К электрическому стулу. Сейчас ошпарит током и убьет. Так оно и оказалось. Долгая блаженная агония сотрясла все нутро. Душа отлетела. Потом вернулась. Медленно вплыла обратно. Романова очнулась.
— Родная, — тихо сказал Раскольников.
И это — правда. Они были одного рода и вида.
Именно ОДНОРОДНОСТЬ поразила, когда увидела его в первый раз, сидящего напротив. А вовсе не худоба и не цвет волос. Мало ли худых и светловолосых. Она увидела его и о чем-то догадалась. Вот об этом…
Муж встретит в аэропорту. Она отдаст чемодан с джинсами, скажет «прости» и уйдет за Раскольниковым. Куда он — туда она. Он — в лес, она — за ним. Он будет днем спать — и она с ним. И гулять под луной, и есть раз в сутки, и разговаривать про Христа и Маркса. Только бы слышать его бубнящий голос, ловить витиеватую мысль на грани ума и безумия. И умирать. И воскресать.
Надя была непривычно молчалива. Она быстро, по-походному разделась и легла спать в майке, в которой ходила весь день. Носки она тоже не сняла. Ей хотелось спать.
А Романовой — говорить. Они не совпадали по фазе.
Романова давно заметила такие совпадения и несовпадения между людьми. Бывает: она работает, или варит кофе, или моет голову… И если в этот момент, явно неподходящий, звонит телефон, Романова понимает, что звонит не ЕЕ человек. Они на разных фазах. ЕЕ человек позвонит в подходящий момент, когда кофе выключен, голова вымыта, а работа закончена.