Шурка выпил. Потом стал есть.
Романова подумала и тоже выпила. Водка была холодная, пронзительная, как глоток свежего воздуха.
— Когда свои жрут своих, значит, скоро все развалится, — повторил Шурка.
— Когда? — снова спросила Романова.
— В один прекрасный день. Все рухнет, и встанет высокий столб пыли. А я посмотрю с другого берега.
— Ты решил уехать?
Шурка опять налил и опять выпил.
— В Израиль?
— Вряд ли. Еврейство сильно не Израилем, а диаспорой во всем мире.
— А тебе не жаль нашу страну? — серьезно спросила Романова.
— Почему вашу? Она и моя. Я — русский человек. Я бы никогда не вспомнил, что я еврей, если бы мне не напоминали.
Шурка снова разлил водку. Романова выпила жадно, будто жаждала. Потом налила в стакан и выпила полстакана. Предметы вокруг стали еще отчетливее, как в стереоскопическом кино.
— Когда Иуда повесился? — спросила Романова. — Через сколько времени после распятия?
— Не знаю. А зачем тебе?
— Не уезжай, Шурка. Пропадешь.
— Знаешь, как меня зовут?
— Шурка.
— А моего папу?
— Семен Михайлович.
— Сруль Моисеевич, — поправил Шурка. — А я Александр Срулевич. Сейчас мне сорок. Я Шурка. А через пять лет без отчества будет неприлично. А с этим отчеством я тут не проживу.
— Поменяй.
— Не хочу.
— Не все ли равно — как зовут…
— Не все равно. Почему человек должен стыдиться своего имени, которое он получил от родителей?
А вдруг МАША? — метнулось в мозгу. Нет, нет и нет… Надо срочно отогнать эту мысль, залить ее водкой. Иначе нельзя жить. Дальше остаются муж и Нина. А потом — она сама. Тогда надо подозревать себя. И ехать в сумасшедший дом. Прямо из кафе.
В кафе вошел слепой в черных очках. Романова усомнилась: натуральный слепец или притворяется?
Дальше она ничего не помнила, кроме того, что куда-то ехала и оказалась в квартире Шуркиного товарища.
Романова догадалась, что это экс-шпион, тот, что уехал с Кубы, а на самом деле получил повышение и сейчас ему поручено следить за Романовой. Ему дано задание ее убить. Романова общалась с хозяином дома и его женой, строила свой диалог так тонко и двусмысленно, что они поняли: ее не надо убивать. Это нецелесообразно.
Потом она почему-то лезла через балкон на улицу, а ее затаскивали обратно и порвали юбку. А в конце всего — трещина на обоях. Это ее обои и ее трещина. Значит, ее дом. Ее доставили и сложили на кровать, как дрова.
…Открылась дверь. В комнату вошел Раскольников. Без сумки. Сумку он оставил на Земле.
Романова не удивилась.
— Как все случилось? — с волнением спросила она и протянула к нему обе руки. — Как?
Раскольников хотел ответить, но зарыдал.