— Ну как же так… — растерянно повторяла Белладонна.
Ей было жаль не столько кольца, сколько утраты романтической мечты. Мечта была скомпрометирована, и Белладонна стояла, как громадная кукла, раскинув руки по сторонам необъятного туловища.
Я взяла спички и ушла, недовыяснив, чем это все кончилось.
Наверное, ничем. Толик остался без Белладонны, зато с кольцом. А Белладонна — и без кольца, и без Толика, и без мечты.
Через какое-то время, может быть через полгода, я встретила ее ночью возле подъезда. Я возвращалась из лаборатории, а Белладонна возвращалась непонятно откуда. Я была не в курсе ее жизни. Она вылезла из такси, вернее, выгрузила себя и стояла посреди двора, втягивая свежий зимний воздух, пахнущий арбузом от свежевыпавшего снега. Снег еще шел, крупный и медленный. Облака быстро бежали под луной в темном небе, и казалось, что это быстро плывет луна. Белладонна подняла лицо к небу. Я думала, что она сейчас громко пожалуется. Она изнемогла носить свое тяжелое тело и пустую душу без идеалов. И сердце утомилось перегонять тяжелую от коньяка кровь. И мир услышит сейчас слова прозрения и покаяния. А я — свидетель этой святой минуты. Но Белладонна гулко вздохнула и вдруг сказала:
— Как хорошо жить…
И шапка из лисы торчала на ее голове каким-то нелепым отдельным зверем.
Телевидение окончило передачу. Мы сидели, уставившись в сетку.
— Ну, выпей хоть полрюмочки! Символически.
Она поднесла к моему лицу рюмку и ткнула в рот ложку с икрой.
Икра была пресная, отдавала рыбьим жиром. Я поднялась, вышла на кухню и выплюнула.
— Невкусно! — посочувствовала Белладонна. — Она несоленая. Прямо из рыбы.
— Как это? — не поняла я.
— Ворованная, — просто объяснила Белладонна. И безо вся- кого перехода добавила: — А ты мне нравишься. Ты женщина умственная. И Муж мне твой нравится. Очень благородный мужчина. Надежный человек. И дочка у тебя красавица. Вообще хорошая семья. Ты куда?
Она видит, что я собираюсь уходить, и запирает дверь на все сорок четыре замка особой секретности. Я начинаю возиться с замками, объятая идеей освобождения. Во мне развивается что-то вроде клаустрофобии, боязни замкнутого пространства. Я чувствую, что, если не вырвусь отсюда, задохнусь. Белладонна стоит рядом и уже не находит меня ни умственной, ни хорошей, а как раз наоборот.
— А ты противная, — делится она. — И Муж у тебя противный, как осетр. И дочка — хабалка, никогда не здоровается…
Белладонна не может удержать меня ни коньяком, ни лестью, ни даже замками. Я отторгаюсь от нее, как чужеродная ткань, и Белладонна утешает себя тем, что невелика утрата.