— Хочешь, я вырежу тебе твою язву. По знакомству?
— Спасибо. Не хочу, — глухо ответил Корольков.
Маргарита Полуднева стояла как кость в горле. Ни проглотить, ни выплюнуть. Он вдруг понял, что задохнется, если не увидит ее.
Прочитал адрес на титульном листе истории болезни. Спросил:
— Кто такой Вавилов?
— Какой Вавилов? — не понял Анастасьев, думая, что речь идет о больном.
— Улица Вавилова, — объяснил Корольков.
— Революционер, наверное, — подсказала Раиса.
— А может, ученый, — предположил Анастасьев. — А что?
— Ничего, — ответил Корольков. И Анастасьев удивился несовпадению его лица со смыслом беседы.
Маргарита Полуднева лежала у себя дома на своем диване, а перед ней сидела подружка Нинка Бочарова — загорелая, здоровая, с лицом, поблескивающим в полумраке. Она только что вернулась из командировки в Иркутск и пребывала в состоянии полного раздрызга. Тот факт, что погиб Гоча, которого Нинка знала, и Марго чуть не погибла, произвел на Нинку впечатление сильное, но кратковременное. Страдания Марго, равно как и Гочи, остались позади, а ее, Нинкины, страдания были в настоящем и состояли в том, что ее талантливый муж снова запил после трехлетнего перерыва. К тому же чужие страдания были с чужими людьми, а ее — с ней. И Нинке хотелось говорить, чтобы выговориться и облегчить душу, чтобы душа стала полегче и ее не так тяжело было в себе носить.
— Он обещает, клянется. Я каждый раз верю. А потом все сначала.
На Нинкином лице стоял ужас. Ее пугала бессовестность, разлитая в мире и направленная на нее.
— Я просто не знаю, как мне жить. Я не уверена в завтрашнем дне. И даже в сегодняшнем вечере. Я живу, как партизан, — перебежками.
Марго не поняла, и это непонимание отразилось на ее лице.
— Ну, партизан на открытой местности. Пробежит, упадет. Вот это и есть моя жизнь.
— Почему партизан? Солдат под обстрелом.
— Ну не важно! Все равно война. Это какой-то ужас. Я не выдержу.
— А ты его лечи.
— Я уже лечила. Даже в Бурятию ездила, к буряту. За травами. Все бесполезно. Можно только бросить.
— Ну брось!
— Не могу. Я его люблю. Все остальные — амбалы рядом с ним.
— Амбал — это что?
— Не знаю. Сарай. Или плита бетонная… Что мне делать?
— Ничего не делать, — сказала Марго. — Никогда хорошо не жили, и нечего начинать. Как там Иркутск?
— В Доме декабристов была. И на кладбище.
— Я скучаю по этому времени, — поделилась Марго. — Я скучаю по декабристам.
— Да уж, — согласилась Нинка. — Тогда слово, данное другому, что-то значило. Тогда были другие мужчины.
— И другие женщины.
— Женщины не меняются, — возразила Нинка. — Они всегда женщины. Ну ладно… Я тебе завтра позвоню.