— Я больше не приду! Всё равно вы с мамой разведётесь, а я никому не нужен! Всё! Всё! Всё! Оставьте меня все в покое! Живите сами, как хотите! Мама сказала, что повезёт заявление в суд! Вы никогда больше не сойдётесь!..
— Успокойся, пожалуйста, успокойся! Мальчик мой, не надо! Ни я, ни мама не будем любить тебя меньше, если разойдёмся, запомни это! Запомни и то, что я приложу все силы, чтобы сохранить нашу семью — пока есть хоть кто-то, кто любит и верит, что ещё не всё потеряно, любую ситуацию можно выправить! А нас с тобой таких — целых двое! Ты же переживаешь за нас всех, мечтаешь, чтобы всё наладилось и, главное, веришь в это!
— Да, папа, я мечтаю и верю!
Несмотря на нервные срывы, виной которым были мы, дурные родители, сын всё чаще стал проявлять характер, причём только с лучшей стороны: сам записался и начал ходить на самбо, неплохо поставил учёбу (а ведь пятый класс один из самых трудных — тех же учителей уже не один, а почти десять), дома, как я понял, выполняет всю работу, но «ездить» на себе особо не даёт. Думаю, что в немалой доле из-за этого жена вынуждена была выйти из своего «полёта свободы» и начать выполнять материнские функции — вновь появились чистые глаженые рубашки и улучшилось питание. Также он стал моим главным поддерживающим фактором, тоненькой ниточкой, всё ещё связывающей меня с семьёй и надеждой на счастливое будущее.
До свадьбы у меня уже была собака — большая сибирская лайка Тоша. Сначала жена не возражала, чтобы он жил с нами, но вскоре стало ясно, что к такой обузе она не готова — ни морально, ни физически. А когда родились дети, вопрос отпал сам собой — постоянное недовольство по поводу шерсти и «антисанитарии» вынудили меня искать, куда пристроить даже кошку, которую мы завели вроде бы с общего согласия. И это не смотря на то, что она души не чаяла в жене — постоянно залезала к ней на колени, стремилась устроиться на ночь у неё в ногах и т. д. Кошка перекочевала к матери, где оставался и мой преданный, вернее преданый мною пёс… Через несколько лет старик совсем одряхлел — не мог уже сам подниматься по лестнице и залезать в машину, на теле стали появляться незаживающие язвы, писался и опрокидывал тарелку с едой. Мы, как могли, поддерживали его ещё два года — искали хороших врачей, выписывали дефицитные лекарства, носили на руках на улицу, но, в конце концов, практически уже обездвиженного беднягу пришлось усыпить. После этого я поклялся, что никогда больше не заведу собаку…
К проблеме заведения лапоухих вернулись спустя несколько лет. Сын всё настойчивее и настойчивее стал просить щенка. Я, памятуя про свою клятву, как мог, отнекивался, хотя в душе и поддерживал парня: «Это будет его собака, не моя, поэтому я ничего не нарушу!». Жена выбрала другую тактику: «Вот закончишь без четвёрок третий класс…», «Хорошо, но при условии, что будешь круглым отличником в четвёртом классе…», «Посмотрим по результатам пятого класса…». Парнишка как мог тянулся — попал на доску почёта, участвовал в олимпиадах, конференциях и конкурсах, вечерами решал со мною задачи повышенной сложности и готовил презентации для внеклассных сообщений… Но всё губил русский язык! Просто проклятый предмет! Вроде только наработаем хороший потенциал по отметкам — бах! Падежи или части речи, мать их! В общем, и третий и четвёртый классы были закончены с одной четвёркой. Постепенно разговоры о собаке стали всё реже, со стены исчезли фотографии хаски и маламутов, а книги по собаководству, до этого всегда стопкой лежащие на столе, перекочевали на верхнюю полку книжного шкафа в коридоре…