— Славка, дай огня.
Запалил страницы с одного угла, повертел — чтобы лучше разгорелись. Швырнул в раковину и смотрел до тех пор, пока пламя не выжрало буквы, превратив бумагу в пепел.
Стажер шумно вздохнул.
— Все-таки улика…
— Улик нам хватит, — кивнул Кольцов на винтовку в углу. — Но, поверь, так лучше. Если письмо напечатают в газете, кто-то может посочувствовать этой сволочи. Или, что еще страшнее — попытаться понять его, начать оправдывать. У нас ведь много таких, сердобольных. Получится, что Минздрав затеял убийства не зря. Что имел право… А меня тошнит от подобной мысли, выворачивает наизнанку.
Следователь направился к двери. Обернулся на пороге.
— Ты давай тут, опись улик по всем правилам, понятых — вон, соседи уже на лестничной клетке шушукаются. Я пришлю перевозку, чтоб тело забрали.
— А вы куда, Кирилл Аркадьевич? К генералу?
— Еще не хватало, — ухмыльнулся майор. — Этот пусть меня завтра перед строем поцелует… В обе щеки.
Похлопал он себя отнюдь не по щекам. Но потом снова стал серьезным.
— Заеду к Руслану, он вроде нормальный парень. Расскажу про снайпера. Не для печати, конечно. Но, ты понимаешь…
— Конечно, понимаю, — Славка подошел к старшему товарищу, посмотрел прямо в глаза. — Читал протоколы. Страшная картина, спать ночью не мог. Хотя я, чужой человек. А он ведь и вправду любил эту девушку, Людмилу… Кстати, пока вас ждал, видел на углу ларек. Они точно продают водку, даже после 22 часов. Хотя и запрещено…
Кольцов молча пожал ему руку.
Вот попадется стандартному обывателю в кроссворде задание по горизонтали. Даже если по вертикали, не суть. «Неожиданный крах, позорный провал, бывает также полным». Шесть букв, вторая — И. Сразу шок, недоумение: ох, какие слова в газетах печатают, совсем стыд потеряли…
Но люди из культурной среды, не нам чета, — музыканты, писатели и, в первую очередь, актеры, — те сразу догадаются: речь идет о фиаско. В их культурной среде это звучит обиднее, чем предполагаемое обывателем ругательство. Особенно, когда бывает полным.
А режиссер заявил:
— Это полное фиаско!
Три недели, понимаете ли, спокойно наблюдал за репетициями из седьмого ряда партера. Сидел там, нога за ногу. Благодушно кивал. Глаза мечтательно закатывал от удовольствия. Все получалось, как он задумал. И вдруг…
— Коля, ну кто так душит?! — режиссер поскреб бородку. Плохой признак. Давно замечено, если Цукатов раздражен, то его охватывает какой-то непонятный зуд. Сначала он чешет свою претенциозную эспаньолку, дальше переходит на шею, потом на правое плечо, локоть, запястье… При этом так же, по нарастающей, заводится. Повышает голос. И, пожалуйста: истерика.