Шаг этот представлялся рискованным, ибо вооружал против Столыпина объединенное дворянство, оскорбленное мыслью о потере привилегированного положения, которое оно привыкло занимать в местном управлении. Но он был необходим, если правительство хотело удержать в своих руках порядок в стране. Дворянство, начавшее утрачивать значение с освобождением крестьян, когда оно лишилось не только имущества, но и влияния, к концу царствования императора Александра III из положения элемента, поддерживавшего престол, перешло уже на положение государственного призреваемого. Оно требовало для поддержания внешности и видимости непрерывных вспомоществований в той или иной форме из средств государственного казначейства и становилось тунеядцем. Между тем, окружая престол и занимая первое место в уездном управлении, оно оттесняло другие классы населения, поднявшиеся на уровень реальной силы.
Мне пришлось председательствовать при рассмотрении этих проектов в Совете по делам народного хозяйства. О первом из них и о свойстве возникших по нему затруднений я упоминаю подробно в другом месте. Что касается управления уездного, то препятствия заключались, как легко было предвидеть, в оппозиции дворянства. Оппозиция эта имела своим главой А. Д. Самарина и велась главным образом за кулисами, вне заседаний Совета, так как против цифр открыто спорить нельзя. А цифры были оглушающие. Из собранных к рассмотрению дела в Совете данных о деятельности уездных предводителей дворянства выяснилась картина, которая даже для нас, чинов министерства, была неожиданностью. Во всей империи (не считая, конечно, предводителей в западных губерниях, которые как чиновники на жаловании, назначаемые правительством, несли службу исправно) оказалось только два уездных предводителя, один Крестецкого уезда Новгородской губернии, другой – не помню какого, которые не пропустили в течение года ни одного заседания состоявших под их председательствованием присутствий. В дальнейшем кривая посещаемости круто шла на понижение, и оказывалось, что лишь менее половины предводителей исполняли до 50 % своих обязанностей; около же трети совершенно их не исполняли, и около половины не жили в пределах своих уездов, бывая в них лишь наездами. Цифры эти были до такой степени неудобны, что Столыпин распорядился не давать им в Совете огласки, и дело ограничилось словесным докладом мною собранию некоторых общих данных, хотя, конечно, из-под руки все знали, в чем дело.
Предположения были одобрены большинством членов Совета по делам местного хозяйства, но под натиском дворянской оппозиции Столыпин отказался от мысли дать ему ход, и проект был спрятан под сукно. Все осталось по-старому, но с этих пор и политика Столыпина пошла под гору и стала размениваться на бесполезные выступления с мерами борьбы с Финляндией, по проведению Амурской железной дороги и т. п. Все это были очень выигрышные выступления с точки зрения успеха в Думе и обществе, но бесцельные и даже вредные с точки зрения интереса государственного. В конце концов от всех начинаний Столыпина осталось и прошло в жизнь только одно, правда, крупнейшей важности – законы о землеустройстве. Административный же и полицейский фундамент империи остался в архаическом состоянии, совершенно не приспособленным к новым требованиям, выдвинутым жизнью, и государству пришлось тяжело поплатиться за это, когда настали трудные времена.