Все это, в связи с быстрым развитием государства и усложнением его задач, давно уже выдвигало мысль о преобразовании Комитета министров в смысле его подчинения руководству первого министра. К этому положению всегда стремились более энергичные из них, по преимуществу министры внутренних дел как начальники ведомства, имевшего наиболее широкие и наименее определенные в их границах предметы попечения. Эта цель была заветной мечтой и Сипягина, который издавна подходил к ней, облекая свои стремления в излюбленные им археологические формы. Стать «ближним боярином» он замыслил еще в бытность главноуправляющим Канцелярией по принятию прошений, на высочайшее имя приносимых. Став министром внутренних дел, он еще настойчивее повел свою линию, не упуская ничего, чем можно было бы выдвинуть на вид свое положение первенствующего министра. Начал он с квартиры, перестроив на дворцовый лад старинное и неудобное помещение в Шефском доме на Фонтанке и отделав его с невиданной для таких помещений роскошью. Все было густо и довольно аляповато раззолочено, уставлено антикварной мебелью и бронзой, а столовая отделана под старинную палату, с окованными железом дверьми, стрельчатым окном, стенной живописью, изображавшей венчание на царство Михаила Федоровича, и огромной люстрой в виде паникадила, приобретенной за большие деньги у московского старьевщика. Мебель в столовой была крыта торжковской кожей с вышитыми по ней вензелями Сипягина. Все это стоило очень дорого, возбудило много нареканий, а приближенными объяснялось намерением Сипягина делать в этом доме приемы в высочайшем присутствии, что впоследствии и подтвердилось.
Той же цели – выдвинуть свое положение на первый план – служило и учреждение разных высоких совещаний под его председательством. В одном из них и мне пришлось принять участие в качестве делопроизводителя. Предметом было упразднение тотализатора, о чем настойчиво просили Петербургское и Московское городские управления. В составе совещания было много народа, несколько министров и два великих князя – явление до того, кажется, небывалое.
Совещание ознаменовалось забавным эпизодом, рисовавшим нравы времени. Голосовалось не помню уже какое положение, поддерживаемое Сипягиным. Большинство совещания было с ним против представителей Москвы и Петербурга и еще кого-то. «Принято единогласно», – провозгласил, не обратив на них внимания, Сипягин. «Позвольте, ваше высокопревосходительство, – запротестовали Д. Н. Шипов и его единомышленники, – мы не согласны». Сипягин побагровел. «Я сказал – единогласно. Так и запишите», – обратился он к делопроизводству. Недовольные умолкли и, сколько помнится, отдельного мнения по журналу не заявили.