– Да, разумеется.
Лейтенант рассовывает по карманам – из предосторожности он сменил мундир на партикулярное платье – кошелек с золотыми, часы, только что подаренные братом, фальшивый паспорт на имя прапорщика испанских гвардейцев и миниатюрный портрет матери, стоявший прежде у него в спальне. Смотрит мгновение на короткоствольный пистолет на столе, раздумывая, брать его с собой или не надо, – осторожность вступает в спор с привычкой военного человека к оружию. Вопрос решает старший брат.
– Опасно. Тем более что он ничем тебе не поможет, – говорит он, качнув головой.
Они смотрят друг на друга молча, ибо сказать надо слишком многое. Рафаэль де Аранго, взглянув на часы, произносит:
– Прости, что доставил тебе столько хлопот.
Старший меланхолично улыбается:
– Ты сделал то, что и должен был сделать. И слава богу, остался жив.
– Помнишь, что ты сказал мне вчера утром, чуть больше суток назад? «Не забывай, что мы родились испанцами».
– Хотелось бы, чтобы никто и никогда не забывал этого. Хорошо бы, чтобы все мы помнили, кто мы такие.
Оба направляются к дверям, но лейтенант вдруг останавливается, берет брата за руку.
– Погоди минутку.
– Надо спешить, Рафаэль.
– Погоди, говорю. Я еще не все тебе успел рассказать. Знаешь, вчера в парке Монтелеон я испытывал какие-то странные чувства. Никогда прежде такого со мной не было. Мне казалось, будто я всем и всему чужой… понимаешь?.. не причастный ни к чему, кроме этих людей, этих пушек, с которыми делали невозможное… Так непривычно было видеть, как дрались эти мужчины, женщины, дети – не обученные военному делу, плохо вооруженные, без нужных боеприпасов, без пехотного прикрытия и редута, – как они в буквальном смысле грудью встречали французов, три раза отбивали их, а один раз даже взяли в плен отряд атакующих… А ведь их было втрое больше, и когда мы ударили по ним из пушек, они не подумали отступить, потому что были не столько разбиты, сколько ошеломлены… Не знаю, понимаешь ли ты, что я хочу сказать.
– Понимаю, – с улыбкой отвечает Хосе де Аранго. – И ты вправе гордиться собой, как я сейчас горжусь тем, что у меня такой брат.
– Ну, пусть будет так… «Вправе гордиться»… Я гордился, когда был среди этих горожан… Я чувствовал себя, как вмазанный в неколебимую стену камень, понимаешь? Потому что мы не сдались, заметь! Даоис не разрешил капитуляцию, и ее не было. А была только неисчислимая сила, море, море французов, затопившее нас, так что уже не с кем было драться. И мы прекратили сопротивление, лишь когда просто потонули, захлебнулись… понимаешь, о чем я? Ну, вот как стена, которая выдерживает одно половодье за другим, и бьющие в нее потоки, и удары волн, а потом больше уже не может выдержать… и рушится.