– Нет, обойдемся.
– Тогда прошу простить, меня ждет пациент.
Он удалился, а спустя пару минут темноволосая женщина – ее звали Хелен Гиллард – пригласила нас следовать за ней. Она всячески старалась показать, что для соседей вполне естественно вламываться друг к другу и требовать крова и еды. Мы поднялись на второй этаж, прошли по коридору в заднюю часть дома и очутились в комнате с двумя окнами и большой кроватью; на стенах красовались изображения кораблей, бейсболистов и каких-то мальчишек и девчонок. Билл Волмер, которому я как-то показывал, как брать отпечатки пальцев, учился в школе-интернате.
– Вы спуститесь к ланчу или еду вам принести? – спросила Хелен.
– Все потом, – отозвался Вулф. – Благодарю. Мистер Гудвин к вам выйдет.
– Что-нибудь еще нужно?
Вулф сказал, что нет, и она ушла. Дверь осталась открытой, и я ее закрыл. Мы сняли пальто, в шкафу нашлись вешалки. Вулф огляделся. Помещение смотрелось тоскливо. Три стула. Сиденья двух значительно меньше его обширного седалища, а третий, с подлокотниками, казался узким для него даже на взгляд. Он подошел к кровати, присел на край, снял ботинки, грузно опустился, положил голову на подушку, зажмурился и произнес:
– Докладывай!
В 12:35 в пятницу инспектор Кремер из убойного отдела Западного Манхэттена уселся в красное кожаное кресло, вынул изо рта жеваную незажженную сигару и заявил:
– Я по-прежнему хочу знать, где вы с Гудвином пропадали и что делали в последние двадцать четыре часа.
Единственным, что удерживало нас от признания, было осознание того, что Кремер наверняка пошлет кого-нибудь проверить наши слова, а док Волмер – человек занятой, и своим признанием мы скверно отплатим ему за гостеприимство. К слову, насчет гостеприимства: меня-то все устроило, мне выделили отменную кровать в пустующей комнате, а вот Вулфу пришлось пострадать. Книг вокруг полно, однако ни единого кресла, способного вместить его тушу, а лежа он не читал. Никаких пижам его размера, и потому он спал в исподнем. Еда не то чтобы невкусная, в стесненных-то условиях, но недостаточно хороша, чтобы ею наслаждаться. Пиво – одного сорта, причем не того, какой он обычно предпочитал. Подушки чересчур мягкие, чтобы спать на одной, и слишком толстые, чтобы взять две. Полотенца маленькие или огромные. Мыло, по его словам, пахло туберозой, а он привык к герани. В общем, он изрядно утомился за эти первые больше чем за год день и ночь вне собственного дома. Конечно, он впал в раздражение, как впал бы на его месте любой, кому из-за непредвиденных обстоятельств привелось бы покидать дом в спешке, не захватив даже зубной щетки.