Хорошо и тепло он говорил об одном только Рахманинове. И Татьяна Сергеевна Коньюе, дочь Рахманинова, сидевшая в первом ряду, горячо аплодировала ему, не в пример остальным слушателям, еле сдерживавшим негодование.
Меня тогда же его воспоминания очень огорчили. Они и теперь огорчают меня. Не оттого, что он несправедлив к тем, кого он так зло высмеивает, а главным образом оттого, что он этими воспоминаниями причинил зло не им, а себе, создав ложное представление о себе, изобразив себя – автора этих воспоминаний – желчным, мелочным, злопамятным и чванным. Он в своих воспоминаниях как бы создал не только их, но и свою карикатуру.
Ведь на самом деле он был совсем не такой. Он был добр, благороден и великодушен и, казалось бы, не мог быть автором таких воспоминаний.
Но обиды, болезнь, бедность и горе плохие советники. «Человек начинается с горя» – строчка поэта Эйснера, ставшего известным именно благодаря этой, часто повторяемой в эмиграции строке.
«Человек начинается с горя». Нет, далеко не всегда. Горе чаще унижает человека, уничтожает в нем все лучшее. И – это уже мое личное наблюдение – чем замечательнее, чем талантливее человек, тем легче он поддается горю, унижающему, уничтожающему его.
Средние люди, возможно, и «начинаются с горя». Но больших людей горе часто приканчивает, добивает.
А сколько горя Бунин видел в последние годы своей жизни!..
– А детей, хотя у меня и нет «родительской страсти», я все-таки очень люблю, – задумчиво говорит он. – Да, я очень люблю детей. Милых, добрых, умных, как почти все дети. Ведь злые, капризные, глупые дети исключение. Они почти всегда карикатуры своих родителей. В моей семье, хоть нас никак не воспитывали и мы были на редкость свободны, все дети, каждый по-своему, были милы, добры и умны. Должно быть, оттого, что у нас были по-настоящему хорошие родители.
Он умолкает на минуту. Сейчас он, по всей вероятности, «погрузится» в детство и расскажет мне какой-нибудь эпизод из жизни своих родителей. О своем очаровательном «непутевом», беспечном отце и о своей матери. Мать свою он боготворит и не может без волнения вспоминать о ней.
Когда-то Гумилев говорил:
– У большого писателя детство обязательно или очень счастливое, или очень несчастное. Никогда не серенькое, среднее, обыкновенное. Никогда не то, что называют «золотым детством». Ведь такое детство только скучная подготовка к дальнейшей скуке и безобразию существования среднего человека.
Я, как и полагалось мне, его ученице, приняла безоговорочно это утверждение.
Но Бунин заставил меня засомневаться в правильности его. Нет, очень счастливым его детство по всему, что я слышала от него и от Веры Николаевны, я назвать не могу. Но и очень несчастным тоже. Конечно, оно не обыкновенное, не среднее, не серенькое – в нем столько, с самых первых лет, огромных огорчений и радостей. Скорее сказочное, чем золотое детство. И это все усиливающееся трагическое предчувствие разорения, гибели и катастрофы над его семьей.