– Писатель, – разочарованно повторила она. – А я думала, какой-нибудь гран-дюк. Он такой… такой… – И она, не найдя подходящего определения, характеризующего Бунина, принялась отсчитывать мне сдачу.
Мне часто приходилось замечать, что Бунин притягивал к себе взгляды прохожих на улице.
Однажды, говоря о Бунине с Алдановым, очень любившим его и всегда восхищавшимся им, я спросила, замечал ли он это. Алданов закивал радостно, глядя на меня своими большими прелестными глазами, глазами лани, совсем не подходящими к его слегка обрюзгшему лицу:
– Ну еще бы, еще бы, не раз замечал. Иван Алексеевич, даже когда молчит, всегда попадает в центр, в фокус внимания присутствующих. Разве вы сами не чувствуете магнетических волн, идущих от него? Он обладает какой-то особенной гипнотической силой, – убежденно объяснял Алданов. – Он очаровывает собеседников и заставляет их соглашаться с собой. Этот редко встречающийся дар был присущ и Наполеону. У Наполеона он переходил даже, как вы изволите знать, в своего рода демонизм. Ведь Наполеон мог, когда хотел…
Я осторожно вернула Алданова, уже готового пуститься в историческую экскурсию о Наполеоне, к интересующей меня теме о Бунине.
– А вы, Марк Александрович, на себе испытывали обаяние Бунина?
Мой наивный вопрос даже удивил его.
– Ну конечно. Еще бы. Как же иначе? Для меня, когда Бунин в Париже, – (разговор наш происходил в 1930 году, когда Бунин большую часть года проводил в Грассе), – наступают похожие на праздник «бунинские дни». Да, я их так и называю – «бунинские дни». Присутствие Бунина все как-то меняет и украшает. И жить, и дышать становится как-то легче, оттого что он здесь. После каждой встречи, каждого разговора с ним я чувствую себя бодрее, лучше. Будто побывал у моря или в горах. Отдохнул. Помолодел душой. Никто на меня так благотворно не действует, как Иван Алексеевич. У него действительно какая-то магическая власть над душами, умами и сердцами.
Я кивнула, соглашаясь, хотя на себе не испытывала магической власти Бунина.
– Вы правы, Марк Александрович.
Ведь Алданов не только от присутствия Бунина, но просто даже говоря о нем на моих глазах оживился и помолодел. А за минуту до этого он казался таким усталым и грустным.
Да, я в тот день действительно убедилась в магической власти и очаровании Бунина.
– Мне сегодня так скучно, так безнадежно, дико, отчаянно скучно, как уже давно не было, – вздыхает Бунин.
Разве давно? Ведь и в Париже перед отъездом, и тут, в Жуан- ле-Пэн, он не раз уже жаловался мне на дикую, отчаянную скуку. Но я просто говорю: