Он наклонил ее стул, вынудив девочку соскользнуть с него и стать на ноги. Достижение бедняжки за пятнадцать (или около того) раундов игры оказалось вполовину меньше суммы, полученной ее сестрой за один блестящий последний ход, да и сам Ван не сильно преуспел, хотя какое это имело значение! Пушок, покрывавший руку Ады, бледно-голубые жилки на сгибе, запах жженого дерева, идущий от ее волос, отливавших каштаном в свете пергаментного абажура лампы (полупрозрачное озеро с японскими драконами), стоили бесконечно больше, нежели все те баллы, которые могли сложить в прошлом, настоящем и будущем ее напряженно сжимающие огрызок карандаша пальцы.
«Проигравшая прямиком отправляется в постельку, – весело сказал Ван, – и остается там, как паинька, а мы спустимся и принесем ей – ровно через десять минут – большую чашку (темно-синюю чашку!) какао (сладкого, густого, без всякой пенки какао Кэдбери!)».
«Никуда я не пойду, – сказала Люсетта, скрестив на груди руки. – Во-первых, потому что еще только половина девятого, а во-вторых, потому что я отлично знаю, для чего вы хотите от меня отделаться».
«Ван, – сказала Ада после небольшой паузы, – будь так добр, позови Мадемуазель. Она с Мариной работает над сценарием, вздорность которого способна превзойти только эта дрянная девчонка».
«Хотел бы я знать, – сказал Ван, – что она подразумевает под своим удивительным замечанием. Спроси ее, Ада, душка».
«Она думает, что мы собираемся флавитничать без нее, – сказала Ада, – или заняться той восточной гимнастикой, которой, помнишь, ты начал меня обучать, Ван, припоминаешь?»
«Ах да, я помню! Ты помнишь, я показывал тебе приемы, которым меня научил мой спортивный наставник, ты ведь помнишь его имя – Кинг Винг?»
«Не многовато ли всего вы помните, ха-ха», – сказала Люсетта, став перед ними в своей зеленой пижаме, с оголившейся загорелой грудкой, расставив ноги и уперев кулачки в бока.
«Пожалуй, проще всего —», начала Ада.
«Проще всего, – сказала Люсетта, – сознаться, что вы не можете сказать мне, почему именно хотите отделаться от меня».
«Пожалуй, проще всего, – продолжила Ада, – тебе, Ван, наградить дерзкую девчонку увесистым, звонким шлепком».
«Ну-ка давай!» – воскликнула та, с готовностью повернувшись к ним задом.
Очень нежно Ван погладил ее шелковую макушку и поцеловал за ушком, и, разразившись настоящей бурей слез, Люсетта выбежала из комнаты. Ада заперла за ней дверь.
«Вот ведь какая ненормальная, испорченная гитана-нимфетка, полюбуйтесь, – сказала Ада. – Все же нам следует быть осторожнее обычного… о, крайне, крайне, крайне… ох, милый, осторожнее».