37
Шел дождь. Лужайки казались зеленее, а водоем – серее обычного в унылой панораме, открывавшейся из окна библиотечного эркера. В черном тренировочном костюме, подложив под голову две желтые диванные подушки, Ван лежа читал книгу Раттнера о Терре – неподатливый и наводящий тоску том. Время от времени он поглядывал поверх лысого темени сумрачной Татарии, изображенной на громадном старинном глобусе, на высокие, по-осеннему токающие часы, и тусклый предвечерний свет в комнате напоминал скорее о раннем октябре, чем о начале июля. Надев старомодный плащ с пояском, который Вану никогда не нравился, с сумочкой через плечо, Ада на весь день укатила в Калугу – официально для примерки нарядов, неофициально – на прием к кузену д-ра Кролика, гинекологу Зайтцу (или Зайцу, как она про себя транслитерировала это имя, поскольку оно тоже принадлежало, как и д-р Кролик, к отряду Lagomorpha в русском произношении). Ван знал, что за месяц любовных утех он ни разу не пренебрег мерами предосторожности, порой довольно причудливыми, но бесспорно заслуживающими доверия, и недавно обзавелся предохранительными чехольчиками, которыми в Ладорском округе по какой-то вздорной, но освященной временем причине разрешалось торговать исключительно в цирюльнях. Все же он не был спокоен, и от этого волнения чувствовал раздражение; к тому же Раттнер, в основном тексте книги апатично отрицавший какое бы то ни было объективное существование планеты-близнеца и неохотно допускавший такую возможность в своих туманных примечаниях (неудобно помещенных между главами), казался таким же занудным, как и дождь, косые параллельные струи которого, походившие на карандашную штриховку, хорошо были видны на темном фоне лиственничной плантации, позаимствованной, по уверениям Ады, из Парка Мэнсфилд.
Без десяти пять тихо вошел Бут с зажженной керосиновой лампой и приглашением Марины поболтать в ее комнате. Проходя мимо глобуса, Бут коснулся его и неодобрительно посмотрел на свой испачканный палец. «Пыльный шар, – сказал он. – Бланш следует услать обратно в деревню. Elle est folle et mauvaise, cette fille».
«Ладно, ладно», проворчал Ван, возвращаясь к книге. Бут вышел из комнаты, качая глупой, коротко стриженой головой, а Ван, зевая, позволил Раттнеру скользнуть с черного дивана на черный ковер.
Когда он вновь посмотрел на часы, они собирались с силами, чтобы пробить. Он скатился с дивана, вспомнив, что Бланш заглядывала только что и просила пожаловаться Марине на м-ль Аду, которая вновь отказалась подвезти ее до «Beer Tower» («Пивной Башни»), как местные шутники прозвали ее бедную деревню. В продолжение нескольких мгновений короткий смутный сон был так прочно спаян с реальными событиями, что даже когда он вспомнил, как Бут провел пальцем по ромбовидному полуострову, где только что высадились войска союзников (как сообщала раскрытая на библиотечном столе ладорская газета), он все еще ясно видел Бланш, протирающую Крым одним из потерянных Адой носовых платков. Он взобрался по витой лестнице в уборную детской, услышал оттуда, как гувернантка и ее бедная воспитанница декламируют реплики из ужасной «Береники» (каркающее контральто сменял лишенный всякого выражения голосок), и решил, что Бланш или, вернее, Марина желает, по-видимому, узнать, всерьез ли он обмолвился на днях о том, что намерен записаться добровольцем в действующие части, едва ему исполнится девятнадцать (не достигших девятнадцати лет не принимали). С минуту он задумался о том печальном обстоятельстве, что (как он отлично знал по своим научным занятиям) смешение двух реальностей (первой в одинарных, второй – в двойных кавычках) есть признак наступающего помешательства.