К весне 2007 года Ева уже бросала меня примерно раз в пару месяцев, а то и чаще. Как-то раз в одну из «пересменок» я даже пошутил, что нам, наверное, стоило бы сделать «нашей» песню о том, что лучшее, что есть в расставании – это примирение.
Ева не рассмеялась, а лишь посмотрела на меня печально.
– Мне правда нравится мириться.
Ева с детства страдала ипохондрией. Она рассказывала, как однажды в детском саду подслушала разговор взрослых о СПИДе. Она, конечно же, ни малейшего понятия тогда не имела о том, что это такое, но почему-то решила, что у ее родителей он либо уже есть, либо точно будет. В результате она не спала ночами, ворочаясь в постели и думая о СПИДе; дошло даже до того, что она начала откровенно клевать носом на занятиях. Когда ее мама спросила, что с ней происходит, маленькая Ева разрыдалась и сказала, что не может спать, потому что у нее СПИД. Прошедшие с тех пор двадцать лет немногое изменили в этом отношении – она все еще жила в состоянии практически перманентной паники по поводу наличия у нее рака или любого другого недуга, о котором она только что где-то услышала или вычитала в интернете.
Как-то раз, когда мы лежали на диване, она, положив голову на изгиб моего плеча ближе к шее, спросила, брошу ли я ее, если выяснится, что у нее рак. Я всегда нервничал, когда мне задавали подобные гипотетические вопросы, еще с самого детства, когда меня стал приучать к ним отец. Однако в случае с Евой все обстояло куда хуже и опаснее: неправильный ответ на теоретический вопрос о моем решении несуществующей проблемы вгонял ее едва ли не в полноценную депрессию. И все же я твердо верил в то, что у нее было право задавать вопросы и что я обязан был на них отвечать.
– Ни ты, ни я не можем себе представить наших чувств, мыслей и действий в такой ситуации, – ответил я, вероятно, выдавая своим голосом некоторую степень отчаяния. Ева резко приподняла голову. – Никто не способен спрогнозировать, как поведет себя в такой чрезвычайной ситуации! – продолжил я. – Может, у тебя случится нервный срыв, может, это ты меня в такой ситуации бросишь.
Ева снова легла головой на мое плечо.
– Знаю, – ответила она. – Но все равно мне хотелось, чтобы ты сказал, что никогда не бросишь меня.
К тому моменту она уже научилась прямым текстом сообщать мне, что именно я должен был сказать.
– Ты просишь меня пообещать того, чего пообещать нельзя, – сказал я.
– Но это ведь не ложь, – не унималась она. – Это просто изъявление надежды.
– Вот ответь мне теперь ты, – сказал я. – Забудь про рак и ответь: ты меня бросишь в какой-то момент, даже если у меня не будет рака?