– Спасибо, что поделился своими мыслями, Майкл, – быстренько подытожил Макс.
Позднее я обсудил произошедшее на этом сеансе с родителями. Дослушав, отец обнял меня и затрясся от смеха.
– Боже ты мой, вот умора! Блестящий ответ, Майкл!
– Бедная Аманда, – добавила мама. – Она ведь не понимает, насколько всех раздражает.
– Я должен был ей об этом сказать, – сказал я. – Поверить не могу, что я солгал.
Впрочем, я прекрасно понимал, что даже ярые ненавистники Аманды наверняка сказали бы мне, что сказать правду конкретно на том сеансе было бы неправильно. На деле даже семейный лагерь не мог удержать звания царства абсолютной честности.
Я написал об этом лагере в своем сочинении, когда поступал в колледж. О том, что узнал, сколько всего люди обычно прячут в себе от окружающих и о том, как бы мне хотелось уметь безошибочно видеть людей сквозь эти маски, такими, какие они есть на самом деле[48]. Однако в колледж меня все же зачислили. Я слышал, что многие сочинения абитуриентов просто не читают.
Первый курс я провел, раздражая окружающих точно так же, как и в школе, воспринимая каждый разговор как игру в «правду или действие» и, естественно, не ставя об этом в известность собеседника. Я задавал людям неловкие и, как правило, внезапные вопросы на личные темы. Даже если разговор располагал к таким темам, отвечать мне на них никто по понятным причинам не стремился.
Вдохновившись ностальгией по «Говорильным записям Майкла», я начал носить с собой карманный диктофон и просить знакомых дать мне «интервью». Естественно, я ожидал вопросов о том, что буду с этими интервью делать[49]. После недолгих раздумий я решил, что стану отвечать как есть и говорить, что что диктофон, возможно, поможет людям отвечать на вопросы, на которые они не стали бы отвечать в обычном разговоре, что сделало бы наши беседы много интереснее для всех участников. К счастью, мои потенциальные собеседники таких вопросов не задавали. К моему великому удивлению. Они чаще всего просто радовались возможности сказать что-нибудь под запись. Я спрашивал людей, к примеру, о лучшем поцелуе в их жизни, а они выпускали эмоции наружу и отвечали вполне честно, не боясь показаться уязвимыми, подобно обитателям семейного лагеря. Я счел это доказательством своей теории о том, что любой человек интересен, если позволяет себе таковым быть.
Поскольку такие интервью редко затягивались надолго, у меня оставалась уйма свободного времени, которое я обыкновенно посвящал писательству и музыке. Я все еще продолжал сочинять рассказы, показывать лучшие из них отцу, получать его рецензии и выслушивать отрицательное мнение по поводу каждого из них.