Услышав какое-то шуршание в кустах позади, я обернулся, ожидая увидеть там какое-то дикое животное. Диким животным оказался Джо. Он стоял, втянув шею в поднятые плечи и нервно сцепив руки на животе. Остальные при виде этой картины закатили глаза.
Вскоре пришел отец, таща с собой несколько дополнительных кресел. Положив их на землю, он сел в круге напротив меня, не выказывая ни тени волнения. Джо он то ли не заметил, то ли сделал вид, что не заметил.
Собравшиеся стали выходить на «прием», но все заканчивали свои рассказы довольно быстро – ни один не перешел в «работу». В отличие от предыдущих лет, когда все словно спешили пролить свои слезы как можно скорее, в этот раз никто не плакал и даже не делал пауз на то, чтобы перевести дух и успокоиться. Мне подумалось, что, быть может, причиной тому было всеобщее желание поторопиться с собственными вопросами и оставить время для папы и Джо.
Когда пришла очередь отца, он сказал:
– Мужская группа всегда была моей любимой в этом лагере. На общих собраниях мне всегда приходится… очень тщательно выбирать слова. А здесь я всегда чувствовал, что могу по-настоящему дать волю своим мыслям и чувствам.
Комментарий отца на тему того, что ему приходилось выбирать слова, меня не на шутку встревожил. Я всегда полагал, что папа был склонен всегда выражать свои мысли абсолютно «в лоб». Мысли на этот счет не давали мне покоя и отвлекали от достаточно долгого «приема» папы.
– В прошлом году Джо пересказал моей жене все то, что я говорил здесь о ней. Не понимаю, чем это ее так задело, но факт есть факт – она бросила меня и ушла к Джо. Каждому понятно, что Джо в данном случае намеренно нарушил конфиденциальность этих собраний, чтобы подорвать мой брак и занять мое место, когда он распадется.
– Все было не так, – перебил Джо.
– Ты пересказывал ей наши разговоры на прошлогодних собраниях, так? – спросил папа.
– У нее было право знать, – ответил Джо. Собравшиеся недовольно зашумели, и Джо явно занервничал и спасовал. – Я не нарушал конфиденциальность! – сказал он. – Я никому ничего не рассказывал!
Окружающие в массе своей пришли в ярость, а я лишь рассмеялся – зрелище человека, неспособного от испуга отстоять свою версию событий, смешило меня донельзя.
– Ради бога, Джо, заткнись уже, а? – произнес кто-то.
Джо сложился пополам, словно его пырнули в живот чем-то острым, и взвизгнул:
– Я?! Сами вы заткнитесь!
Отец агрессивно подался вперед в своем кресле; его влажные от слез глаза налились кровью.
– Ты стоишь здесь, в единственном месте на всем гребаном белом свете, где каждый имеет право свободно высказывать свои мысли и чувства, и велишь мне заткнуться?! Ты, жалкий бесчестный забулдыга, велишь