— Это был мой отец, почти наверняка, — пробормотала тетя Фэнни.
Глория снова наклонилась вперед.
— Они еще там, только стали темнее… Черные круги… Нет, нет, хватит! — Она приподнялась на стуле, не отрывая взгляда от зеркала. — Я не хочу на это смотреть! Глаза, они смотрят, они хотят выбраться, закройте окно, скорее, закройте зеркало, пока они не вылезли! Нет, постойте… — Глория поманила к себе миссис Уиллоу. — Все затихло. Они не могут выбраться. Там еще кто-то… Стоят в рядок, смотрят на нас, хотят чего-то…
— Чего они хотят? — подала голос мисс Огилви из своего угла, неловко выпрямляясь в кресле, словно связанная.
— Дом… Они выстроились в ряд, и теперь это окна дома; а он такой крошечный… похож на крошечную картинку, почти бесцветную. Солнце уже не светит… Вдоль террасы шагает птица; даже отсюда видно, какая она яркая, переливается красным, голубым и зеленым, как драгоценные камни…
— Мы никогда не держали павлинов на террасе, — заметила миссис Хэллоран. — Мой тесть считал их слабоумными.
— Он спускается по ступенькам на лужайку… Синее с зеленым, крошечное, яркое… Идет сюда, прямо на меня… Кажется, он меня видит… У него острый нос и красные глаза; он улыбается — такой яркий, разноцветный, он ускоряет шаг… Остановите его! Прогоните его, он ужасен! Прогоните его…
Глория вырвалась из-за стола и закрыла глаза руками. Миссис Уиллоу похлопала ее по плечу и заглянула в зеркало, залитое маслом, отражающее искаженных купидонов и грязные облака.
— Эссекс, налейте немного бренди.
— Наверняка это был мой отец, — произнесла тетя Фэнни. — Я бы, конечно, не стала смотреть в зеркало, но в этом нет необходимости: я знаю, это был мой отец, он пришел проверить, выполняем ли мы его распоряжения. Не бойтесь, — обратилась она к Глории, — вы видели моего отца.
— Это было ужасно! — воскликнула девушка.
— Он всегда был человеком строгих правил, но добрым к детям. На вашем месте, Глория, я бы сказала что-нибудь или хотя бы махнула рукой в знак приветствия — у него ведь тоже есть чувства!
— Вряд ли вам знакомо ощущение невыразимо порочного желания… — медленно произнес Эссекс. — Я говорю об этом с вами потому, что вы, пожалуй, единственный человек, который способен распознать подобное чувство — не самое приятное…
— Может, вы меня научите, — ответила Арабелла.
— Это желание настолько сильно, что буквально материализует желаемую идею; оно не терпит ни малейших изменений; как я уже сказал, его даже не выразить словами…
— Нет, кажется, ничего подобного я не испытывала.
— …причем желание порочное, еретическое, омерзительное. Это ужасно — хотеть чего-нибудь так сильно, что ты не мыслишь себе жизни без него. Это противоречит всем человеческим законам…