– Теперь бедняжка сможет поесть, – сообщила она Бобу доверительно, кивая так, будто это был их общий секрет.
Глаза у Сьюзан опухли и превратились в щелочки, лицо порозовело. Не помня себя от радости, она обнимала братьев, миссис Дринкуотер и собаку, неистово колотившую по полу хвостом.
– Он живой, живой, живой! Мой сын Зак живой!
Боб и сам не мог перестать улыбаться.
– Ой, нет, есть я не могу! – Сьюзан порхала вокруг стола, похлопывая стулья по спинкам. – Я чересчур счастлива, чтобы думать о еде! Он все извинялся, что напугал меня, а я ему говорю: «Милый, главное, ты жив-здоров, а остальное неважно!»
– Скоро она рухнет с небес на землю, – сказал Джим Бобу на обратном пути в гостиницу. – Она сейчас парит в облаках, потому что Зак жив. Но вскоре до нее дойдет, что он от нее уехал.
– Он вернется.
– Спорим, что нет? – Джим глядел прямо перед собой на дорогу.
– Об этом будем думать потом. Пусть немного порадуется. Лично я просто счастлив!
В машине Боба не покидало воспоминание об ужасном разговоре, произошедшем на балконе. Как будто жуткий ребенок дергал его за рукав в темноте, повторяя: «Не забудь про меня. Я здесь». Но сейчас у Боба возникало ощущение, что этого разговора на самом деле не было. На фоне радости, что с Заком все в порядке, этот эпизод казался незначительным, ненастоящим.
– Прости меня, Боб.
– Да ладно тебе. Ты расстроился, потому и наговорил ерунды. Я понимаю.
– Нет. Прости меня за то, что я…
– Джим, хватит. Это неправда. Иначе мама догадалась бы. А даже если это и правда, хотя на самом деле, конечно же, нет, – какая разница? Перестань себя казнить. Ты меня напугал.
Джим не ответил. Они ехали по мосту над черной, как ночь, рекой.
– Никак не могу перестать улыбаться, – признался Боб. – Зак жив, он у отца… И Сьюзан такая счастливая… Просто невозможно сдержать улыбку.
– Ты тоже скоро рухнешь, – тихо пообещал Джим.