– Нет.
Боб пересказал ей разговор с Джимом на балконе гостиницы.
– И он всю жизнь держал это в себе, Хелен. Человек убил своего отца – или думает, что убил, – и всю жизнь молчит об этом из страха… Хелен?
– Ты что, пытаешься этим меня утешить? – спросила Хелен, сощурившись.
– Я пытаюсь объяснить тебе, почему его понесло.
– И только делаешь хуже. Я-то убеждала себя, что у него просто кризис среднего возраста, а он, значит, всегда был хладнокровным лжецом.
– Это не ложь, Хелен. Это страх. – В голосе послышалась мольба, словно он обращался к суду с прошением, и Боб постарался это скрыть. – Это нормально для ребенка – попытаться скрыть свою вину. Ему было всего восемь лет. Он был ребенком. Даже с точки зрения закона он еще был ребенком. Он это сделал – ну или думает, что сделал, – прошли годы, а он так и молчал, ведь чем больше проходило времени, тем сложнее становилось признаться. Вот так и вышло, что он всю жизнь носит в себе страх – страх, что однажды обман раскроется и его накажут.
Хелен вскочила:
– Боб! Хватит! Так только хуже. В моем браке не осталось ни дня, ни единого дня, который был бы моим, который я провела бы с честным, порядочным мужем. Я не знаю, что делать и как мне дальше жить. Я серьезно. Я завидую мертвым, Боб. Я даже плакать не могу, потому что мне отвратительны собственные рыдания, эти убогие, жалкие звуки, которые я издаю одна по ночам. Я поручила развод адвокатам, а что дальше – понятия не имею. Наверное, перееду куда-нибудь. Пожалуйста, уходи.
– Хелен! – Боб встал, протягивая к ней руку: – Хелен, прошу тебя. Пожалей его. Ты не можешь его бросить. Он же совсем один. Он тебя любит. Ты его семья. Господи, Хелен, ты его жена, вы тридцать лет вместе прожили. Нельзя все просто взять и растоптать.
И тут бедную женщину прорвало. Она обезумела от ярости – или позволила себе обезуметь. Впоследствии, когда Боб вспоминал этот момент, – а вспоминал он его довольно часто – он так и не смог понять, что Хелен произнесла намеренно, а что у нее просто вырвалось. Потому что наговорила она немало.
Она заявила (и, вспоминая это, Боб всякий раз бормотал: «Господи…»), что в глубине души всегда считала Бёрджессов семейкой невысокого пошиба. Практически белым отребьем. Деревенщиной. А эта кошмарная развалюха, в которой они росли! И Сьюзан всегда была сукой. Она невзлюбила Хелен с самой первой встречи. Знаешь, что она один раз подарила мне на Рождество? Зонтик!
Хелен потребовала, чтобы Боб немедленно уходил, и он уже вышел за дверь и успел наполовину спуститься с крыльца, когда она проорала ему вслед: