– Джимми, мы прямо как новобрачные.
– Да, очень мило, – рассеянно ответил Джим.
Хелен скрестила руки на груди, касаясь ладонями противоположных плеч. Это был знак из их собственного языка жестов, сложившегося за многие годы, и Джим шагнул к ней.
Ночью ей снились кошмары – яркие, жуткие, реалистичные, и она с трудом вынырнула из них, когда солнце заглянуло в щель между портьерами. Джим собирался идти играть в гольф.
– Поспи еще, – сказал он, целуя ее.
Во второй раз она проснулась снова счастливой. Яркие лучи пробивались из-за тяжелых темных портьер. Хелен лежала на кровати под сладким грузом своего счастья, скользя ногой по прохладной простыне и думая о детях. Все трое теперь в колледже. Она напишет им письмо. «Милые мои ангелочки! Папа играет в гольф, а ваша старушка-мать сейчас подставит солнцу свои варикозные ножки. Дороти мрачнее тучи, как я и боялась. Папа говорит, у нее проблемы со старшей дочерью, Джесси. Эмили, ты помнишь, тебе она никогда не нравилась. Но вчера за ужином об этом все молчали, так что я из вежливости не стала хвастаться вашими успехами. Зато мы говорили о вашем двоюродном брате Заке, но это долгая история, я вам потом расскажу. Скучаю, мои дорогие…»
Дороти лежала в шезлонге у бассейна, вытянув длинные ноги, и читала.
– Доброе утро, – сказала она, не поднимая глаз от страницы.
Хелен передвинула свой шезлонг на солнце.
– Как тебе спалось, Дороти? – Она достала из соломенной сумочки крем для загара и книгу. – Мне всю ночь кошмары снились.
Прошло несколько секунд, прежде чем Дороти оторвалась от журнала.
– Сочувствую.
Хелен натерла кремом ноги и раскрыла книгу.
– Кстати, можешь не жалеть, что забросила книжный клуб.
– Я и не жалею. – Дороти опустила журнал, посмотрела на искрящуюся голубизну воды и произнесла задумчиво: – Многие женщины в Нью-Йорке не такие уж глупые до тех пор, пока не соберутся вместе. Вместе они превращаются в идиоток. Меня это бесит. – Она перевела взгляд на Хелен: – Извини.
– Не за что извиняться. Можешь говорить все начистоту.
Дороти прикусила губу и снова стала любоваться водой в бассейне.
– Очень мило с твоей стороны, Хелен, – сказала она, помолчав. – Только, по моему опыту, на самом деле люди редко хотят, чтобы им говорили все начистоту.
Хелен ждала, не перебивая.
– Даже семейный психотерапевт, – продолжала Дороти, глядя прямо перед собой. – Я тут сказала на приеме, что мне жаль парня Джесси. Мне его правда жаль, она из него веревки вьет. И эта женщина посмотрела на меня так, будто я худшая мать на свете. Господи, если нельзя говорить правду собственному психотерапевту, кому вообще можно?! В Нью-Йорке воспитание детей превратилось в соревновательный спорт. Кровавый и беспощадный. – Дороти взяла пластиковый стаканчик с водой и сделала несколько больших глотков. – И что тебе в этом месяце назначили читать?