— Я не встречаюсь с Лизой. Вы могли бы и заметить, с кем я встречаюсь, если бы вам не было насрать на меня.
Слава демонстративно запихал в рот целое яйцо и, усиленно его жуя, удалился из кухни. Его родители что-то говорили наперебой, но он не слушал. Слава корил себя за то, что он опять стыдливо краснеет.
Беседа их класса после дня драки сразу стала очень скупой и скучной. Складывалось такое впечатление, что все разом как будто стёрли это событие из своей памяти, ровно, как и фото обнажённой Лизы. Унылые диалоги о домашних заданиях, контрольных и где, как и для чего нужно найти определённых училок — главенствовали среди приходящих Славе оповещениий. Конец четверти и полугодия вот-вот должен был наступить, и, с одной стороны, эти изменения поддавались логике. Но, серьёзно, разве так часто случались драки между одиннадцатиклассниками? Слава считал, что в умалчивании этих щекотливых тем повинен Матвей. Потом Слава начинал сомневаться, потому что он и так приписывал другу чересчур много достижений и поступков, к которым Матвей мог быть и вовсе не причастен. Он совсем никакой не кардинал Ришелье. Слава винил себя за то, что так опрометчиво кидается под крыло Матвея, принимая желаемое и теоретическое за неукоснительную истину. Он ничего не писал ему, ровно, как и Матвей никак не связывался со Славой. И всё равно, Слава не мог ни обдумывать чрезмерное покровительство своего одноклассника и причины, толкавшие его на это. Как бы хорош не был сейчас Матвей в отношении Славы, Слава всё равно искал в этом какой-то подвох. Не любил себя, ругал за это, но всё равно ничего не мог с этим поделать.
Больничный Славы был омрачён многими дурными раздумьями. Например, пошёл ли Измайлов на уроки в понедельник? Эта болезнь могла многими быть воспринята за безоговорочную победу Измайлова. Такую, что Слава чуть ли не на больничной койке оказался. Это бесило. Неопределённость этого бесила вдвойне. Нерешительность для написания кому-то из класса прямого вопроса бесила втройне. Слава не мог выкинуть из головы своё поражение. Он прокручивал раз за разом их драку, находил кучу ошибок в своих действиях, ругал себя, расстраивался. Ничего между ними не выяснено. Жуткая ненависть к Измайлову стала только сильнее. Хоть и ослабевала по мере выздоровления, но избавиться от этой ненависти до конца — невозможно.
Регина молчала и не отвечала на три, потом четыре, а в конце учебной недели и на семь сообщений от Славы. Это только накручивало его невесёлые размышления. Регина перестала быть его. Это собственническое отношение он с презрением к себе сравнивал с потерей любимой вещи.