— Пойдём уже. Сигареты ни хера не успокаивают. Это всё брехня табачных компаний, чтобы сигареты покупали.
— Ого! Откуда же ты это всё взял? Зачем тогда сам куришь?
— Ну типа саморазрушение, все дела.
Регина громко и звонко расхохоталась. Славе на мгновение стало стыдно от своего ответа. Мгновение кончилось, когда девушка взяла его под локоть, прижалась к нему и начала шептать в ухо что-то странное, пошлое, но такое милое.
— Это что, Лиза? — встревоженно прервала свой поток сознания на ухо Славы Регина.
Девичей силуэт исчез на крыльце школы. Она проскользнула внутрь, оставив свидетелей её появления в недоумении.
— Вряд ли, — ответил Слава, безуспешно стараясь перебороть нахлынувшее волнение и возбуждение. — Я думал, она — всё.
— В смысле — «всё»? Померла, что ли?
— Сплюнь! Ладно, пойдём поглядим, может и правда, она?
— Ты как будто не рад её видеть? — ядовито прошелестела Регина.
— Прекращай. Сама знаешь. Вдруг она на меня обиделась?
— Наверняка обиделась. Наверняка она тебя ненавидит.
— Угу, тебе только этого и надо.
— Чего?
— Ничего, пойдём.
— Может, прогуляем?
Логичный вопрос.
— Да чего нам теперь бояться? Пойдём до конца!
Нелогичный ответ.
Вестибюль школы выглядел как обычно плохо. Грязь от растаявшего снега на полу, с которым никак не могла справиться техничка. Опухшее лицо грузного охранника, безразличного к любым посетителям. Ядовито-зелёные таблички с временем звонков, бросающиеся в глаза. Раздевалки для старшей школы по левую сторону, и для младшей — по правую. Регина и Слава пошли налево. Дежурный — затюканный шестиклассник — попытался выпросить у них «сменку», но в ответ они только в презрительной гримасе скривили лица.
В гардеробной их встретила Лиза, чей вид тотчас заставил Славу залиться краской и едва ли не буквально проглотить язык. Безвкусная чёрная водолазка с высоким воротом. Неказистая причёска — толстая коса на затылке. Потрёпанные, явно старые синие джинсы, запирающие в себе всю прелесть Лизиных ножек. Весь её вид кричал — я не та! Я не хочу, чтобы меня видели в этом облике!
Лучше любой одёжки об этом свидетельствовало лицо Лизы. Покрасневшие глаза упёрлись в пол. Чуть опухшее лицо пряталось от чужого взгляда. Голова наклонилась вниз, словно под удар топора невидимого палача. На Лизу было жалко смотреть. Слава не мог сказать ни слова приветствия, ошарашенно оглядывая свою соседку, которую он привык видеть совсем другой. Он отчаянно крутил в дремотном рассудке обрывки фраз, которые необходимо было произнести. Он ощущал немой укор боли в сердце, он заставлял себя не слышать того, что кричала эта ноющая боль: «Это ты во всём виноват! Это из-за тебя она стала такой! Такой болезненной, такой потерянной, такой безвкусной и жалкой. Благодаря тем фотографиям, Лиза — уже не та девочка, ради которой стоило умереть. Как ты будешь теперь жить с этим? Как ты будешь смотреть на эту девочку, которую ты, и только ты, сломал? Заткнись, не говори ни слова! Ты недостоин даже смотреть на неё!»