Падение (Пихтиенко) - страница 177

Без алкоголя, Слава погряз бы в мучительных призывах совести. Это было бы вернее всего, но сейчас Славе нестерпимо хотелось в туалет, но он отчаянно боялся проходить мимо закрытой двери маминой спальни. Он продолжал сидеть и предаваться мысленному диалогу.

Время всё тянулось, Слава трезвел, пытался хоть как-то уменьшить призыв по малой нужде, стыдился всей этой истории с Олей.

«Эта сучка всё и всем растреплет по первой возможности! Ну и ладно, пускай об этом узнает её парень. Бывший? О чём я вообще сейчас думаю?! Как мне всё это объяснить матери? А может, она и не будет задавать лишних вопросов? Чёрт-чёрт-чёрт! На кой хрен я сегодня так набухался? Идиот, дебил, мудак!»

Слава решил отвлечься и взял свой телефон, который лежал на зарядке и не особо отсвечивал. Писала Регина. Трижды. Она жаловалась на Лизу, звала прогуляться. Слава зацепился за эту возможность, написал ей, что очень хочет прогуляться и… в глубине квартиры раздался звук открываемой двери, и вскоре мать возникла на пороге его комнаты.

— Чего? — на автомате спросил Слава, не сразу решившись перевести взгляд на родительницу.

Мать переоделась в домашний синий халат, навела свою домашнюю причёску — расправила волосы. По её лицу сложно было сказать, насколько мощным будет извержение притаившегося вулкана. Ноздри не раздувались в гневе, глаза опущены вниз, щёки бледны, как заря в дождливый день.

— Слава, мне звонила тётя Таня, — начала мама. Тётя Таня — мать Роди. — Родя попал в больницу. Я не знаю, знаешь ли ты об этом…

Правильным ответом, кончено, было бы сказать что-то типа: «Нет, не знаю! Что с ним случилось? Почему он в больнице?» Слава до этого не додумался:

— Я видел, как его забирали, но понятия не имею, что с ним приключилось. — Ответ был холодный и безразличный. Славе почему-то казалось, что это оправдание, преобладающее в его фразе, сможет загладить любую его вину.

Вышло иначе.

— И что, то есть ты так просто после этого пошёл нажираться пивом и трахаться с какой-то потаскухой?! — В глазах матери искрились огоньки злобы. Она не надела очков, и сквозь мутную пелену близорукости эти огоньки смотрелись зловеще.

— Что с ним? — Слава похвалил себя за нужный вопрос. Если бы он стал оправдываться — скандала было бы не миновать. Он сразу перешёл в другую стезю и начал расспрашивать именно о том, о чём заговорила мать.

— Ты, правда, не знаешь? Хорошо. Я знаю, что вы дружите, поэтому и должна тебе всё сказать прямо.

— Ну?

— Он пытался покончить жизнь самоубийством.

* * *

— В смысле? — тупо уставился на мать Слава. — Какое самоубийство? Я думал, что у него опять что-то с головой, что в Израиле не помогли ни хрена.