Я будто наяву видела, как она одинокая, влюбленная, в отчаянии блуждает то среди холмов, то в городе, силясь отыскать в многоликой толпе знакомые черты. Ведь судя по тому, что видела сама, порой фейри захаживали и в город.
В легендах и балладах, которые я читала, они могли приглушать свою притягательность. Сидхе обращались старухами и стариками, не брезговали и обличьями животных. Порой фея могла принять вид лани, выдры или ястреба с голубыми глазами.
Морна рисовала Мидира, искала его, жаждала еще раз, хотя бы на миг взглянуть в его глаза. Теперь, после встречи с Обероном, я понимаю ее жажду и даже не виню за то, что оставила меня. Гламор, как болезнь, сводит людей с ума.
Будь мама человеком, после встречи с отцом зачахла бы от тоски меньше чем через год. Лишь то, что в ее жилах, ли то, что была полукровкой, позволило ей выжить.
Странно, что на меня гламор Мидира так не действовал так, как на прочих. Может, потому, что мы родственники? Или он из вежливости приглушил свою силу, чтобы я не почувствовала смущение от влечения к собственному отцу? Трудно представить, какие труды написал бы дядюшка Фрейд, будь он знаком с фейри…
Мидир не выглядел для меня простым человеком, у меня тоже захватывало дух от его красоты. Но это было лишь бледной тенью, по сравнению с тем, что испытывала к Оберону. Казалось, заговори он со мной, и я потеряю дар речи. Буду просто смотреть в его глаза и бесконечно тонуть в их глубинах.
Витая в мечтах об Обероне, не сразу заметила, что отец ушел. Его сменила пророчица, которая велела претенденткам сесть. Девушки, не переставая восторженно шушукаться, расселись в нишах на диванчиках. Ко мне подошла Конгали, та девушка, которая заранее просилась в личные служанки победительнице отбора, чтобы не умереть в руках кого-то из Неблагих.
Оглядев ее, я сделала вывод, что блондинка настолько боялась привлечь к себе внимание местных хищников, что выбрала себе амплуа серой мышки. Большинство участниц отбора выбрали себе яркие платья, она же пришла в серо-голубом и выглядела на общем фоне, как моль среди тропических бабочек. Девушка спросила, смущенно переминаясь с ноги на ногу, избегая встречаться глазами:
— Привет, можно я сяду с тобой? Все остальные места уже заняты.
— Садись конечно. Я ничего не имею против компании, приятно для разнообразия побыть рядом с себе подобной. Общество местных жителей напрягает меня.
Какое-то время мы молчали, слушая вполуха вступительную речь Пророчицы, о том, что нам следует знать о тех, с кем придется общаться при дворе Оберона. Затем Конгали спросила: