Дюмеля словно ошпарило. Он смотрел на конверт, сердце его выпрыгивало из груди. Он уже догадался, что это за письмо, но не шевелился. Брюннер ухмыльнулся и медленно заскользил пальцами по груди Констана вниз, прижимая к нему письмо и следя за своей ладонью. Даже через плотную бумагу и суконную ткань кончиками чувствительных пальцев Кнут осязал ровную кожу и крепкое тело молодого священника и принял удар его большого сердца, колотящегося в страхе за жизнь. Ощутив небольшой пресс на животе Дюмеля, Брюннер отпустил руку. Письмо упало Констану на колени, и он тут же схватил его и сжал в ладонях, приложив к губам и зажмурившись. Телу стало холодно, чувствовалось, что ноги откажут от волнения, попробуй он встать. Сердце выделывало небывалые бешеные ритмы, оставляя в груди вмятины. Перед глазами под закрытыми веками поплыли круги.
Кнут несколько мгновений смотрел на согнувшегося в кресле Констана, покачивающего в руках письмо, словно собственного ребенка, а затем шагнул к дверям и постучал в них костяшками пальцев. На той стороне зашевелились, послышался шорох обуви и поворот замка. Брюннер взялся за дверную ручку, толкнул ее, приоткрывая дверь, и обернулся на Дюмеля. Тот, услышав, как открылся замок, поднял лицо. В глазах стояли слезы, уже смочившие щеки. Констан встал на ватных ногах, в одной руке сжимая за полы шляпу, в другой — драгоценное письмо, не поворачиваясь к Кнуту.
— Несколько жаль, что наши с вами встречи настолько редки, — произнес Брюннер вдруг посаженным — может, специально наигранным — голосом, — однако скоро я убываю назад в Германию. Для продолжения обучения. Меня ознакомили с приказом. Так что мы долго не увидимся. Но обещаю вам, Констан. Я еще вернусь.
Фраза, прозвучавшая как вызов. Как напоминание.
Бог смотрит высоко. А Брюннер — еще выше.
— Можете идти. Я более вас не держу, — услышал Констан долгожданные слова.
Вся его сущность, весь дух рванулись быстрее тела вон из этого адского кабинета, но ноги и руки, отказывающиеся слушаться, увязали в пространстве. Дюмель, прижимая к груди письмо и сверху накрывая его шляпой, опустил глаза, не зная, куда деть взор. Глядя под ноги на расплывающийся пол, в волнении оступаясь, Констан развернулся и шагнул в сторону зала ожидания. Отчего-то дышать становилось всё тяжелее, голова гудела от переживаний.
Он остановился прямо в дверях. Вот он, спасительный выход! Но он не в силах сдвинуться с места. Он чувствует со стороны пронизывающий холодный взгляд Кнута.
Дюмель обернулся на немецкого офицера. Лицо белое как полотно, глаза покраснели, в них стоят слезы, губы слегка приоткрыты в немом вопросе: зачем, ради чего был весь этот спектакль? Брюннер не отвечает. Он внимательно смотрит на Констана, бегая взглядом по его лицу, и между ними висит тяжелое молчание.