Наместники сидели, опустив головы. К ярости князя они уже привыкли, не раз видели его в гневе. Но страшились они сейчас другого, они боялись той силы, на которую князь вновь опирается последнее время. Эти молодые, сильные, отчаянные воины с гордо поднятой головой и жаждой справедливости в глазах, стоящие друг за друга насмерть — с ними нельзя не считаться, и они это понимали. И князь понимал это, и опирался на эту силу, как несколько лет назад.
* * *
Казнь состоялась, как и приказал князь, через день. На Лобном месте, перед виселицами, собрались почти все жители Белогоча. Бурно обсуждая события последних дней, люди переговаривались друг с другом, время от времени посматривая в сторону детинца, откуда должны были привезти приговоренных. Глазастые мальчишки, облюбовавшие себе места на ближайших деревьях, первыми увидели выезжающих из ворот дружинников.
— Едут! Едут! — разнеслись над площадью их звонкие голоса, вспугнув стаи воробьев и синичек. Народ еще плотнее обступил место предстоящей казни, желая видеть преступников, так что гридни с трудом сдерживали любопытных. Наконец процессия выехала на Лобное место. Отряд конных дружинников сопровождал длинные сани, на которых сидели связанные Жабир с Курабом и еще четверо приговоренных: наместничий воевода и трое горожан, имевших самое прямое отношение к подлогу писем.
— Повесить татей! Изменники! — посыпалось со всех сторон. В ход пошли камни и палки, кто-то просто плевался в их сторону.
— Осади! — прикрикнул один из дружинников, останавливая особо ретивых. Под свист и улюлюканье приговоренных подвели к свисающим с перекладины веревочным петлям. Те даже не пытались сопротивляться, обреченно глядя себе под ноги.
Олег смотрел на происходящее со смешанным чувством. Нет, он не жалел предателей, к тому же возложивших навет на его друга, но он недолюбливал толпу. Насколько уютно и привычно он ощущал себя в своей дружине, и насколько тревожно чувствовал себя среди сборища людей, движимых одним порывом, в данном случае жаждой мести и крови, и мести не только за измену, но и за те пережитые тревоги и страхи, что они претерпели за эти дни. И дело вовсе не в том, что дружина была ему беззаветно предана. Просто его воины каждый являлся личностью — разумной, с эмоциями, со своими достоинствами и недостатками. Толпа же была совершенно обезличена, движимая больше инстинктами, чем разумом. Почему каждый из них в отдельности — личность, и оставшись в одиночестве изумиться своим же собственным поступкам, порой глубоко их переживая, а в толпе — никто? Почему разумные люди, имеющие какие-то жизненные принципы, вдруг в одночасье готовы безропотно подчиняться безумству других. Толпа, она как бойцовская собака, нацелена на «фас», главное указать жертву, и изменчива, как фортуна. Утром она тебя боготворит, а в обед уже готова растерзать. «А если бы мы не смогли оправдать Потака, — мелькнуло в голове Олега. — они бы также его ненавидели и требовали бы казни?» зябко передернув плечами, он развернулся и быстро зашагал по направлению к дому Божара.