Воин из Ниоткуда (Никифоров) - страница 39

на шаг от себя не отпускает. Все боится, что я повторю участь своего отца, его брата. Моего отца Корс к себе в крий давно забрал, когда я еще мальчонкой был. Задрал его раненный медведь… Эх, отец, если бы ты знал, как мне все эти годы не хватало твоих крепких ласковых рук! Чтобы уткнуться в твою рубаху, спрятаться от всех горестей и обид, а твои мозолистые руки гладили бы и гладили по голове. И ты бы привычно сказал: «Ты мужчина, сынок. А обиды и горести пройдут, главное будь сильным, смелым и добрым, иначе никогда не станешь настоящим охотником. Лес слабых и злых не жалует». А вот брат твой по-другому думал. Все к земле жался, лес стороной обходил, да и родовичей то же. Так и не обзавелся семьей, думал что и я таким буду. А я бы все равно с охотниками ушел бы, ведь и ты, и мамка этого хотели, хоть я и не помню ее совсем… Так бы и было, если бы не шурусы и не… братья мои. С ними куда угодно, хоть в само логово шурусов. Лишь бы не передумали они признать меня своим братом, а Луд своим сыном. У меня никогда не было братьев, а тем более таких отважных воинов. И хоть недолго их знаю, но и этого достаточно, чтобы понять — такие в беде не бросят и никогда не предадут. А я… я никогда не опозорю тебя, отец, и свою новую семью. И мы обязательно вернемся на нашу землю и в наш лес. Быстрее бы прошли эти день и ночь. И пусть это будет последний день моего отрочества, я не жалею об этом. Я буду настоящим мужчиной, как ты хотел, отец.

Вагур и Сарва исправно следили, чтобы никто из селян не подходил к их подопечным. Особую заботу вызывали ребятишки. Те так и липли к заветным дубам, чтобы подбодрить сидящих под ними новобратающихся или просто на них поглазеть, тем более, что о них уже ходили легенды. При приближении «надзирателей» ребятня с визгом разлеталась в стороны, чтобы снова собраться уже у другого дерева. Сами же «пленники» улыбаясь смотрели на возню вокруг себя, но сохраняли молчание, время от времени погружаясь в собственные раздумья. Солнце уже высоко поднялось над селением и не скупилось на жаркие лучи. Впрочем, густые кроны дубов не давали им никакого шанса пробиться к парням.

(Макс) Господи! Что я делаю, что творю?! Ты учишь возлюбить ближнего своего как себя самого, а на моей совести около десятка трупов! Фу ты, черт! Трупов… — загубленных душ. Хотя какие это души, если подняли руку на младенцев и женщин. Они сами себя загубили. И я не мог поступить по-другому, я не мог смотреть, как убивают детей. Да, я грешен, но разве это по-христиански, бросить в беде тех, кто приютил тебя, делил с тобой кров и хлеб? Прости меня, Господи и помоги мне! Я нуждаюсь в тебе! Я совсем запутался в себе. Раньше, там, все было ясней и проще. А здесь… я присутствовал при языческих обрядах, клялся перед идолом вместе со всеми, а теперь готовлюсь сам совершить языческий обряд. Мне дороги эти люди, они стали моими братьями, не по Христу, а по… крови. И я выполню этот обряд, хотя это и грех. Только для меня это не грех, а счастье. Я нашел свою семью. Понимаешь, Господи, я нашел ее. Та. Что осталась там… в той жизни, я был чужой в ней, я был лишен понимания. Может когда-нибудь я и пожалею о том роковом дне, когда все встало с ног на голову, но сейчас я благодарен ему. Здесь люди еще не разучились сопереживать, открывать свои чувства, быть людьми, в конце концов. Я не хочу обратно. Здесь жизнь бушует, а там тлеет. Только прошу, Господи, не оставь меня, дай мне силы и веру в Тебя и укажи мне мой путь в ЭТОЙ жизни!