Двустворчатый шкаф, столик на изогнутых ножках перед большим зеркалом, немного потерявший краски ковер на каменном полу и высокая кровать с подставкой в виде ступенек. Над кроватью раскинулся тяжелый балдахин, непонятного, ржавого цвета и я даже поморщилась, представив, сколько в нем пыли. Узкое окно прикрывала штора такого же цвета и, отодвинув ее в сторону, я громко чихнула. Нужно навести здесь порядок. Прямо завтра. Обнаружив невзрачную дверь, притаившуюся за шкафом, я поняла, что за ней покои графа и не в силах перебороть любопытство, потянула за ручку. Дверь была заперта.
Мия вернулась с подносом полным еды и в этот момент я поняла, как проголодалась. Решив, что с моей диетой ничего не случится из-за одного раза, я удовольствием перекусила сыром, маслинами и вкуснющей лепешкой с маслом, запила все это молоком и почувствовала себя намного лучше. Моих вещей не было — они остались в карете, и Мия тут же предложила мне ночную сорочку, покойной матушки моего мужа. На удивление она оказалась чистой, в хорошем состоянии и довольно симпатичной. Забравшись под одеяло, я моментально уснула, готовая к новой жизни и всем ее неожиданностям.
— Что ты скажешь о своей молодой супруге? — барон, прищурившись, смотрел на друга, который медленно пил вино с мрачным лицом.
— Рано делать выводы, но скажу так — она напугана и ершится, словно птенец, — ответил Филипп и хмыкнул. — Да она и есть птенец, выпавший из гнезда.
— Ты знаешь, я бы сказал, что графиня рада, что выпала из этого гнезда, — Ливен улыбнулся, вспомнив, как Клара требовала документы у нотариуса. — Она полна скрытых достоинств, одно из которых — умение разбираться в цифрах.
— Что? — граф удивленно приподнял бровь. — Ты это о чем?
— Ты не поверишь, но я это видел собственными глазами! — воскликнул барон. — Когда нотариус объявил при всех о том, что отец оставил ей приданное, твоя жена потребовала счета и довольно быстро отыскала в них нестыковки. Похоже, мачеха пыталась поделить и те крохи, что предназначались именно падчерице.
— Но откуда у нее такие знания? — Филипп был удивлен, и в его голосе сквозило недоверие. — Молодая девушка и цифры?
— Клянусь тебе! — Ливен сказал это так горячо, что граф понял — барон сам находится под впечатлением. — Я посмотрел на нее другими глазами.
— Странно… Я помню ее совсем ребенком. Мне было пятнадцать лет, а ей пять и уже тогда было видно, что она не приспособлена к жизни — мягкое, стеснительное дитя, прячущееся за шторами в гостиной. Она часто болела, не играла в саду с другими детьми и ее унылое, рябое личико всегда было тоскливым и грустным, — граф задумчиво потер подбородок. — А сейчас она разбирается в цифрах и, по-моему, остра на язык.