Он откусил себе язык, подумал Гримберт с непонятным ему самому спокойствием. Парень только что откусил себе язык.
Сразу несколько людей в темных монашеских рясах попытались схватить Франца за руки. Они не видели лихорадочного блеска его глаз, они не видели стекающей по подбородку крови.
- Назад! – рыкнул Гримберт во всю силу стальных легких, - Назад, дураки!
Но было уже слишком поздно.
ЧАСТЬ 4
Ближайшему монаху, взявшему было его за плечо, Франц вырвал зубами горло. Это вышло так быстро, что несчастный сам не успел осознать произошедшего – попятился назад, недоуменно подставляя ладони под багровый водопад, и не замечая обнаженных изломанных труб пищевода и трахеи, торчащих из-за кадыка.
Кто-то испуганно завопил и попытался отскочить в сторону, но его ослабленный проказой череп тихо хрустнул, когда кулак Франца с исполинской силой вмял височную кость глубоко в мозг.
Франц бросился на монахов молча, без молитвы и боевого клича, единственным издаваемым им звуком был спазматический хрип легких – отзвук чудовищного смеха, что разрывал его грудь минуту назад. Но он не смеялся. Он убивал.
Наиболее отчаянные братья-рыцари попытались схватить его, но это было не проще, чем удержать в руках крутящийся мельничный жернов. Франц легко расшвырял их, отбросив в стороны точно тряпичных кукол. Только внутри у них была не вата, что подтвердила алая капель, мгновенно залившая разгромленные столы и каменные плиты.
Кто-то взвыл, прижимая руки к разорванному боку, кто-то беспомощно мычал, катаясь по полу с размозженными ребрами. Франц не дрался. В его хаотичных нечеловеческих движениях, от которых трещали его напряженные сверх предела человеческие кости, не было ни тонко рассчитанной бойца, ни природной грации хищника. Он походил на обезумевшую куклу на руке уличного шарманщика – тряпичную куклу, которая бьется в агонии, терзая в клочья всякого, кто имел несчастье оказаться к ней слишком близко.
Какой-то новициат, лицо которого еще не успела украсить печать лепры, попытался прикрыть живот руками, но сломанные пальцы Франца, заключавшие в себе какую-то чудовищную нечеловеческую силу, вонзились ему в живот, разорвав диафрагму и вытащив наружу сизые оболочки кишечника. Другой хотел было отскочить в сторону, но тут же оказался распластан на полу и наполовину освежеван.
Франц уже не казался неповоротливым и толстым. Он двигался со скоростью, которой невозможно было ожидать от человека его комплекции и, несмотря на то, что его движения казались случайными, никуда не направленными, очень быстро сделалось видно, что он двигается вполне осознанно, настигая лазаритов и обрушивая на них все новые и новые остервенелые удары.