— А это тогда, по-твоему, кто? — переспросил его Хрок.
— Не знаю, — пожал плечами Мари, — может наложница. Разве не бывает такого, чтоб хозяин дарил своей рабыни красивое платье?
— Что ты знаешь о красивых платьях, крестьянин? — Варди бросил на упитанного орка взгляд, преисполненный издевки, — Что ты видел, помимо своего одаля? Та женщина, конечно, хорошо одета, и платье на ней из тонкого сукна со вставками. Но это… — он взял в руку складку платья, — Пощупай! Это не местная ткань, на Огненной земле такого не делают.
— Если оно такое дорогое, почему же его не забрали напавшие? Платье можно зашить, отстирать…
Но тут раздался низкий рык Фритьефа.
— Тебе надо быть внимательнее, молодой хозяин, — он равнодушно показал куда-то в район талии лежащей женщины, — она носила ключи. Видишь на платье вытертые следы от пояса? Такие остаются только тогда, когда пояс нагружен чем-то тяжелым.
— Да, но…
И тут уже не выдержал я:
— Ты назвал мою мать рабыней?!
Я в бешенстве дернулся, но Варди придержал меня за плечи. Попытался вывернуться — хватка была железной.
Не сказать, чтоб я сильно горевал по погибшей. Это — не моя мама. Моя осталась там, в моем бывшем мире, да и не сказать, чтоб я любил ее до беспамятства. Так что зубами рвать за нее противника, на голову с лишним выше меня и раза в два тяжелее я б не стал. Но пока они припирались в моем мозгу лопнувшей пружиной раскрутилась нехитрая логическая цепочка: я полукровка и эта человеческая женщина явно моя мать, больше некому. Но если она — рабыня, то получается, что я…
Я не хочу оказаться здесь на правах раба!!! Я вижу, что значит здесь быть рабом!
— Никто ее не называет рабыней, Асгейр. — прорезался голос дяди. — Успокойся. Мари просто упражнялся в наблюдательности и умении вести спор. На этот раз — неудачно.
Только сейчас до меня дошло, что на лице Йоргена за все то время что мы были в доме, отражалась какая-то нехилая внутренняя борьба. То он хмурил брови, то прищуривался, то непроизвольно дергал руками, будто порывался жестикулировать. Будто спорил, сам с собой. Когда Мари заикнулся о том, что «моя мать» не может быть хозяйкой, он как будто встрепенулся, какое-то время изумленно следил за спором. Но потом словно потух.
— Мари, тебе следует извиниться перед двоюродным братом.
— Прости Асгейр, — искренне произнес толстяк, подошел, положил мне руку на плечо, — я просто не подумал о последствиях своих размышлений. Не сердись на меня.
Не сердись! Ты просто не представляешь, что ты ляпнул! Какую бурю эмоций вызвал.
— Проехали, — процедил я остывая, потом немного подумал, протянул руку.