– Здравствуйте, товарищ Хосе, – ответил я на том же языке. – Местные товарищи правы, я тут оказался не случайно. Особая работа для особого человека. Надеюсь, все прошло без эксцессов?
– Да нет уж, – усмехнулся Коба, – товарищ Одинцов просветил меня, как правильно ниспровергать прогнившие режимы, и чего при этом делать не стоит ни в коем случае, потому что тогда тебя возненавидит весть мир. Все было сделано в белых перчатках, и даже если кого-то пришлось изолировать от общества, то эти люди живы-здоровы, и даже не побиты кулаками. Все эксцессы случились только с противоположной стороны…
И он мотнул головой в сторону горы Геллерт, вершина которой время от времени разражалась вспышками выстрелов тяжелых орудий.
– В таком случае, – сказал я, – никакого кровавого подавления восстания не будет, как и возврата к прежней жизни. Детали мы еще обговорим, но для ваших товарищей они будут вполне благоприятны. Что касается противоположной стороны, то у меня для нее есть хорошая таблетка от дерзости. Думаю, что после курса лечения питательными клизмами господин Андраши и господин Екельфалушши станут куда сговорчивей…
И в этот момент с пустыря, где на позициях развертывалась артиллерийская батарея, прогремел оглушительный выстрел. Я машинально вскинул к глазам десятикратный артиллерийский бинокль (весьма нужная штука для любого командира, если под рукой нет командно-наблюдательного пункта со стереотрубой). После положенных секунд полета снаряда по баллистической траектории на склоне горы Геллерта ниже Цитадели и немного правее встал султан фугасного разрыва. Еще не накрытие, но уже достаточно близко к тому. Второй выстрел другим орудием и вовсе ушел в молоко: видимо, снаряд прошел выше гребня горы и разорвался на ненаблюдаемом отсюда обратном скате. Но капитан Синевич не успокаивался, и третьим выстрелом залепил снаряд прямо в стену восточного бастиона. Из облака черного тротилового дыма и белой, как снег, известковой пыли во все стороны полетели брызги щебня. Стена толщиной в четыре метра оказалась сложена не из несокрушимого гранита или литого фортификационного железобетона, а из известняка, добытого в местном карьере. В середине девятнадцатого века, в эпоху дульнозарядных орудий, стреляющих чугунными ядрами, толщина стены считалась важнее ее прочности, в крайнем случае, бастионы из кирпича и известняка облицовывали относительно тонкой каменной рубашкой. И точно: когда рассеялись дым и пыль, в бинокль стало видно, что в стене после взрыва осталась хорошая диагональная выщерблина полуметровой глубины и двухметровой длины.