– Говоря о преступных решениях, вы имеете в виду их бунт против императора Франца Фердинанда? – поспешил спросить Коба. – А то что-то я вас, товарищ Новиков, не пойму…
– Бунт против императора, – сказал я, – это сущая мелочь на фоне их приказов уничтожать мирное население сербо-хорватской и русинской национальности, что потом вылилось в приказ подвергнуть артиллерийскому обстрелу жилые кварталы собственной столицы. Если бы дело было только в бунте против австро-венгерского императора, нам не пришлось бы подвергать их Цитадель гаубичному обстрелу, и вообще не понадобилось бы штурмовать Будапешт. И ваше восстание тоже было бы избыточным, ибо первоначально моя супруга собиралась только забрать у Венгрии сербские и хорватские земли, да еще обязать местных правителей некоторыми народолюбивыми кондициями, вроде тех, что уже действуют в Российской империи. Ну, вам, товарищ Хосе, эти условия известны…
– Да, – кивнул Коба, – эти условия известны, и они вполне устраивают венгерских товарищей – разумеется, за исключением необходимости сохранить в Венгрии абсолютную монархию. Но, как я понимаю, с этим условием спорить бесполезно.
– Бесполезно, – подтвердил я. – Впрочем, следующий монарх совершенно нового типа в Венгрии планируется далеко не сразу, ибо ему еще требуется вырасти и набраться разума в специальных учебных заведениях, а пока Венгрией будет править Регентство. Хотите стать Регентом, товарищ Хосе?
– Нет, товарищ Новиков, – отрицательно покачал головой Коба, – не хочу, потому что не чувствую родство с этой землей и этим народом.
– И правильно, – сказал я, – повышающую квалификацию работу мы вам найдем где-нибудь в другом месте, а сейчас, раз уж принуждение старого правительства к капитуляции уже исполнено, давайте сядем в поезд и поедем на Восточный вокзал, знакомиться с народом. Время пришло.
5 января 1908 года, час после полудня. Венгрия, Будапешт, Восточный вокзал.
Аргентинская графиня Мария Луиза Изабелла Эсмеральда де Гусман, для своих «товарищ Мария»
Будапештская коммуна – это мои лучшие дни и часы. Тут я чувствую себя среди своих, народной героиней, с красным знаменем наперевес поднявшейся на баррикады. Конечно, иногда меня преследуют мысли, что вся это красота ненадолго: придет русская армия и снова поставит взбунтовавшееся простонародье в стойло… Но я гоню такие подозрения прочь. Люди, которых я узнала на протяжении своей второй жизни, никогда не опустятся до подлости и низости. Они и страдающий народ Доры Бриллиант отпустили на свободу без всяких условий – что им какая-то венгерская революция.