Сжигательный мотив в биографии Булгакова («Булгаковская энциклопедия»):
«1930, 18 марта — Булгаков получает из Главреперткома письмо, где сообщается о запрете „Кабалы святош“. Сжигает черновики комедии „Блаженство“, „романа о дьяволе“ („Копыто инженера“) и начало романа „Театр“.»
* * *
Афоризмы Булгакова. Знаменитое:
«— Осетрину прислали второй свежести, — сообщил буфетчик.
— Голубчик, это вздор!
— Чего вздор?
— Вторая свежесть — вот что вздор! Свежесть бывает только одна — первая, она же и последняя. А если осетрина второй свежести, то это означает, что она тухлая!»
Этот пафос Булгакова по поводу единственной свежести выглядит довольно примитивным (или примитивность — это тоже только да-да и нет-нет, а прочее — от Воланда?). Намерение у Булгакова, конечно, похвальное, а вот реализация этого намерения — нет. Если наисвежайшую осетрину держать при температуре выше нуля градусов, её свежесть будет утрачиваться постепенно, а так как чёткая граница между свежим и несвежим отсутствует, то в какой-то промежуток времени осетрина будет ещё безвредная для употребления в пищу, но уже не свежайшая. Поскольку осетрину не отправляют из холодильника сразу в рот, а некоторое время держат на кухне и потом на столе, то, как ни крутись, а будешь пользоваться не первой свежестью, а в лучшем случае первой с дробью.
«— Простите, не поверю, — ответил Воланд, — этого быть не может. Рукописи не горят. — Он повернулся к Бегемоту и сказал: — Ну-ка, Бегемот, дай сюда роман.» (Ч. 2, гл. 26)
На этом месте полагается благоговеть и лирически задумываться. И ведь каждая интеллигентская дрянь отлично знает, что рукописи очень даже горят (если они на бумаге, а не на стене подъезда, конечно), но всё равно умиляется. Не верьте Булгакову, авторы. Делайте резервные копии своих текстов и прячьте их подальше во всякие надёжные места.
Кстати, о всё-таки горючести рукописей есть и у Булгакова, в «Жизни господина де Мольера» (предпоследний абзац):
«Итак, мой герой ушёл в парижскую землю и в ней сгинул. А затем, с течением времени, колдовским образом сгинули все до единой его рукописи и письма. Говорили, что рукописи погибли во время пожара, а письма будто бы, тщательно собрав, уничтожил какой-то фанатик. Словом, пропало всё, кроме двух клочков бумаги, на которых когда-то бродячий комедиант расписался в получении денег для своей труппы.»
Знаменитое в истинно-интеллигентских кругах:
«— Мы вас испытывали, — продолжал Воланд, — никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами все дадут! Садитесь, гордая женщина!»