– Ах ты, паскуда, – скулил Серый, баюкая свою раненую руку. – Сопля дохлая! – визжал он. – Я с тобой еще расквитаюсь! Еще молить будешь, чтобы я тебя пожалел.
Прихрамывая, как будто пострадавшей была нога, а не рука, Серый заковылял прочь со двора. Пораженный происходящим, Никита засеменил было за ним, но вскоре отстал и свернул в другом направлении.
Восхищенная публика обступила Леню. Такого во дворе еще не было: в одиночку вступить в рукопашную с самим главным на районе! Это заслуживало уважения.
Маме и бабушке он, конечно, ничего не рассказал, но они вскоре сами все узнали. Первой и предсказуемой реакцией был ужас – ведь Серый мог вернуться со своими дружками и поколотить Ленечку, а то и вовсе убить! Но в душе они очень гордились. Вот он, настоящий мужчина, защитник, опора!
А Серый хоть и обещал, но так и не отомстил. Вскоре папашу его снова посадили – на этот раз он в пьяном угаре убил мать Серого. А его самого отправили в детдом, где следы его сгинули в недрах великой и бескрайней страны.
* * *
Мусечку очень заботила личная жизнь дочери – вернее, полное ее отсутствие. Она находилась в вечном поиске подходящего жениха.
– Мама, ну не надо мне замуж. Мне и так хорошо! – отмахивалась от ее назойливости Леночка.
– Молодой женщине нужен мужчина, – настойчиво повторяла Мусечка.
– Ну, какой мужчина? Ну, где ты тут мужчин видишь?
– Да вот хотя бы Моисей Иосич. Чем не жених?
Сосед Моисей Иосич был фронтовиком, еще нестарым и довольно крепким. У него не было левой ноги – оторвало гранатой. Семьи тоже не было – поубивали всех немцы, сообщил он обыденно. И вообще ничего на свете не было, кроме веселого нрава, умения играть на гармони, петь патриотические и военные песни и рассказывать анекдоты. Этим и промышлял. Рано утром напяливал старую выцветшую форму и пилотку, вставал на костыли, цеплял за спину гармонь и табуретку и отправлялся на рынок. Целый день там пел и травил байки, а к вечеру возвращался домой – немного печальный, уставший, но с честно заработанным. Этого хватало на скудное питание и папиросы. Но Моисей Иосич на жизнь никогда не жаловался.
Ленечка тянулся к нему как отцу и деду одновременно. Ничуть не смущаясь и не брезгуя, разматывал его грязные пыльные бинты, обмывал розовый мясистый обрубок марганцовкой. Использованные повязки он стирал и вешал сушиться, а на искалеченную ногу бинтовал новые, чистые. Моисей Иосич рассказывал ему о своей жизни до войны, о своих пятерых ребятишках. О том, как был ранен под Сталинградом, как еле выжил. Как на живую отрезали ногу, а он не орал, потому что во рту была железная трубка. Он потом показывал ее, этот трофей, – искореженную, измятую, со следами зубов. Он даже сшил для Ленечки гимнастерку и подарил на день рождения. Это был первый и единственный мужской подарок в его жизни. Старик (хотя ему вряд ли было больше пятидесяти) привязался к Ленечке.