А такой, как Наташа, у меня еще не было. Она не похожа ни на кого – и напоминает всех разом. Я долго ее не трогал, зная, что она Элина фаворитка, и пытаясь соблюдать последние приличия в нашем призрачном браке. Но когда Эля сказала, что Катя по возвращении будет жить с ней, я понял, что это… Не война, нет. Просто конец. Теперь можно все. И в отместку, что ли, решил наконец взять Наташу. Тем более, черт возьми, они так похожи с Катей! Веселое, нехорошее ощущение, зуд в деснах, щекотка в крестце.
А Наташа сама оказалась охотницей и так легко и ловко раскинула на моем пути от прилавка до кассы свои нюдовые, шелковые петельки и силочки, что мне теперь даже приятно думать, что это она меня поймала, а не я ее. Как талантливо она играет оскорбленную невинность, отягощенную к тому же комплексом провинциальной продавщицы с маленькой зарплатой! И вместе с тем говорит не глазами, не выражением маленького миленького лица, а как бы самой кожей дышит: да, все будет. И будет хорошо.
Как я смеялся, когда она в магазине подсунула мне свою ножку! Прием, рассчитанный на одышливого, фрустрированного какого-нибудь торговца стройматериалами, который после очередного обследования у кардиолога вспомнил-таки, что основная перемена блюд в жизни уже прошла и надо бы успеть съесть и десерт. И теперь ищет нетребовательную гуманитарную студентку для еженедельных встреч в съемной окраинной однушке. Вот такому, конечно, можно подсунуть ножку, ему это будет даже не обещание, а уже готовое счастье, розовый штрудель, кремовая тарелочка. Но Наташа так наивно и нагло предложила ее переобуть, что я, говорю, чуть вслух не рассмеялся. За то, что играет по своим правилам, за то, что задумала меня обыграть, – за удовольствие, которое она мне этим доставила, я купил ей те туфли, что она мне буквально всучила, якобы для Кати. Ах, как они все-таки похожи; ментоловый глоток, карусель в затылке, сердце дергают вниз за веревочку.
Такую, как Наташа, я всегда и хотел: в меру модельную, журнальную – огромные, наглые и одновременно наивные глаза на кукольном личике. Казалось бы, таких типовых блондинок-болванок понаделали в девяностые столько, что основной фонд еще долго будет стоять никому не нужный, опутанный рекламными лентами с надписью SALE. Но дело в том, что Наташа могла бы «переодеться» вообще в другую внешность – и все равно осталась бы узнаваемой. Шелковое, нюдовое свечение ее кожи позволяет мне любоваться ею даже в темноте, и не наощупь, а именно через этот теплый, невесомый и в то же время плотный световой поток ее женственности, наивности и наглости.