В крайнем случае — успеют отступить.
На рассвете наёмников пытались достать из кулеврин и арбалетов со стены, но те окопались грамотно — так что лишь посмеялись, подстрелив в ответ несколько особо наглых врагов. Вскоре появился Бенедикт с небольшим подкреплением: принёс еду, воду, много пуль и пороха. Почти всех солдат сменили, но Игги остался.
Мятежники занялись укреплением бреши. Она и так была не самой простой для штурма: осколки стены в проломе легли круто, карабкаться по такому склону — сомнительное удовольствие. Но защитники города навалили сверху ещё больше камней и дерева, создав баррикаду.
— Пусть враги не утешаются временной удачей. Они будут бояться ночной атаки: значит, толком не отдохнут. Мы же выспимся и свежими пойдём на штурм перед рассветом. Вот тогда явит Творец Небесный волю свою!
Так рассуждал лейтенант, поправляя свой «ржавый» плащ: свёрнутый, переброшенный наискось через плечо и заколотый золотой фибулой.
В траншее, уже расширенной и укреплённой большими щитами, бойцов в плащах было шестеро из пятнадцати. Приходилось всё время лежать или сидеть, скрючившись, но никто не жаловался. Конечно, уже едва ли стоило надеяться на пленных, но «ржавые» полагали: какой-нибудь толк из их действий выйдет.
— Храбрость угодна Творцу Небесному, но тебе нужно отдохнуть. И сменить повязку.
Повязка, закрывающая половину красивого лица Игги, действительно была слишком старой. Но его решимость оставаться на позиции не являлась пустым бахвальством — боль немного утихла, голова сделалась ясной.
— Разрешите остаться до заката. Уйду отдыхать, вернусь к штурму. — ответил Игги, продолжая единственным глазом следить за баррикадой.
Штурм он бы ни за что не пропустил. Кровожадность никогда не была Игги присуща, но к мятежникам Камаль-бея проснулась в полной мере. Обида заключалась не только в самом увечье — но и в том, что случилось оно буквально на ровном месте, в пустяшном бою. Даже славной истории о потере глаза у него не будет. Правдивой, по крайней мере.
А уж о том, как Игги теперь выглядит, не хотелось и думать. Заботившиеся о нём в дороге обозные жёны твердили, что шрамы солдат украшают — но сами кривились, меняя повязку. И ведь эти женщины повидали много страшных ран, так что…
Ангус говорил: если Игги, несмотря на ранение, отличится при штурме — то может немедленно заслужить плащ. Игги и так «заржавел» бы, особенно учитывая всеобщую симпатию и славу отца; но вряд ли раньше, чем через год.
В том разговоре юноша заявил, что почести ему безразличны — соврал, конечно. Среди лучших хотят быть все, да и тугой кошель наёмник не может не любить. С двойным жалованием и без половины лица будешь не так-то плох.