* * *
Эротическое У Антон Павлыча. Ну, лёгонькое такое (у некоторых других было много наваристее). Можно указать по крайней мере две специфические вещи: «Антрепренёр под диваном» и «Роман с контрабасом». В обоих рассказиках для подростков фигурируют совсем неодетые прекрасные женщины, которые, правда, ничего особенного не вытворяют.
* * *
Душка Чехов — мучитель уток, бивший по шее чужих детей за неимением своих, мастер описаний природы и русской интеллигенции, радетель счастья, выдавливатель из себя раба, способный, если надо, похерить кого угодно. Врач, не справившийся с собственными болезнями. Учитель жизни, не сумевший даже толком жениться. Вот Максим Горький (1868–1936), к примеру, тоже был туберкулёзник, но сумел дотянуть до 68 лет, хотя в молодости курил в огромном количестве и один раз даже прострелил себе грудь из револьвера.
Весь солидный период своей жизни Чехов мешал людям спать ночным кашлем. Скольких успел заразить туберкулёзом этот любитель лечить крестьян и принимать у себя видных представителей русской интеллигенции — вопрос сложный: ведь даже, к примеру, книгу брать из его рук было опасно.
Огромная популярность Чехова к концу его жизни объясняется не столько тем, что он стал писать понятнее и интереснее для широкой публики, сколько тем, что количество перешло в качество: Чехова перестали воспринимать критично и начали боготворить и использовать в функции символа.
Несмотря на свой рационализм, никакой рациональности он в массовое интеллигентское сознание не привнёс. Он был вполне вписан в интеллигентскую среду и служил, можно сказать, отчасти концентратором и ретранслятором интеллигентской мути своего времени, отчасти — источником этой мути. Его ворчания по поводу интеллигенции локализовались главным образом в личной переписке, а не в бессмертных произведениях. У Бердникова: «Своё отрицательное отношение к доктринёрам либерально-народнического толка, их поклонникам и поклонницам Чехов часто высказывал в своих письмах.» (стр. 119) Там же о Чехове: «Отдавая должное таланту Глеба Успенского, он более чем холодно оценивает его творчество. 31 марта 1888 года Чехов пишет Плещееву: „„Живые цифры“ — вздор, который трудно читать и понимать.“ С бесконечным уважением относясь к Щедрину, Чехов в то же время критически воспринимает его творчество, которое кажется ему однообразным и утомительным.» (стр. 132) Так что Чехов был всё-таки лучшим вариантом интеллигента: мутящим лишь ненамеренно и понимающим вредность мути.
В защиту Чехова надо сказать, что ущербность своего социального слоя — интеллигенции — он более-менее сознавал, хотя и не разобрался в природе данного феномена. Об одной из разновидностей интеллигентской мрази он пишет, к примеру, следующее («Именины»):