* * *
Леонид Андреев о Чехове:
«По-моему, он был полон желания жизни, а не самой жизни. Оттого он остался до конца таким нежным, благородным и умным — настоящие обладатели жизни, как все Законные мужья, плоски и грубы. Жизнь никогда не отдавалась ему, и наибольшее его приближение: ему не удавалось жениться на сестре любимой девушки. Ему надлежало жениться на Дузэ, а он повенчался с Книппер; его дача стояла ровно в двух кварталах от того места, где ему хотелось, чтобы она стояла: вероятно, каждый раз во время прогулки он смотрел на это место и думал: вот если бы сюда перенести дачу. Ему даже из деликатности было неловко жить, как другому неловко за табльдотом взять второй кусок мяса или выйти без галстука; но, вернувшись в свой номер, он писал великолепный голодный рассказ или письмо. Он никогда не лез в наполненный трамвай; он из вежливости образованного и понимающего человека не сопротивлялся смерти: раз бациллы, то какое же право сопротивляться и даже дискредитировать науку имею я, сам окончивший по медицине. На том свете он, вероятно, в аду — по какому-нибудь недоразумению; и притом не в страшном с огнями, а в каком-нибудь очень неприютном, голом, пыльном и сухом месте; но сам бог, раздающий праведникам жизнь, не так понимает всю тонкость и красоту жизни, как этот скромный, пыльный, забытый грешник.» (из письма К. Чуковскому, приведено в очерке К. Чуковского «Леонид Андреев»)
Леонид Андреев уж точно знал, о чём говорил, потому что с «первоисточником» общался неоднократно. Характеристика Чехова получилась у него яркая, в литературном отношении очень мощная и, кстати, довольно располагающая к тому, чтобы заинтересоваться Леонидом Андреевым как писателем: если он сумел так эффектно выразиться о Чехове, то, наверное, смог ещё о ком-нибудь или о чём-нибудь.
* * *
Может быть, Чехов на самом деле и не любил злословить, но в молодости он таки зарабатывал злословием на жизнь. Называлось это писанием фельетонов. К примеру, в репортаже-фельетоне «Сара Бернар» можно прочесть о Саре следующее — в довольно развязном стиле:
«Наружности ее описывать не станем (…) наружность парижско-семитическая не поддается описанию.»
«M-lle Сара Б. родилась в Гавре от отца еврея и матери голландки. В Гавре прожила она, к счастью, не долго. Судьба, в образе ужасной бедности, загнала ее мать в Париж.»
«Легкомысленные французы совершенно забыли про Сару, пока она разъезжала на испанских почтовых в стране померанцев и гитар. Когда она возвратилась в Париж, ей пришлось поцеловаться со всеми театральными замками: двери театров для нее были заперты. Кое-как добилась она местечка в театре Porte Saint-Martin, — местечка статистки на двадцатипятирублевое жалованье.»