Оби не вышел на вечернюю молитву. Он слышал голос отца, который не умолкал целую вечность. Всякий раз, когда казалось, что молитвы закончены, опять раздавался знакомый голос. Наконец Оби услышал, как несколько человек начали читать «Отче наш». Но все было издалека, так человек в жару воспринимает голоса людей и звуки, издаваемые насекомыми.
К нему в комнату со своей керосиновой лампой зашел отец и спросил, как он себя чувствует. Затем Исаак Оконкво присел на единственный в комнате стул, взял лампу и потряс ее, проверяя керосин. Оставшись доволен звуком, он прикрутил фитиль, и утроба лампы почти поглотила пламя. Оби неподвижно лежал на спине, глядя в бамбуковый потолок. В детстве ему не разрешали так спать. Считалось, что, если спать на спине, по потолку проползет паук и ты увидишь плохой сон.
Оби поражался неуместным мыслям, проносившимся у него в голове во время этого глубочайшего кризиса в его жизни. Он ждал, что отец заговорит, начнет еще одно сражение, желая отстоять свои позиции. Оби переживал не только из-за того, что случилось, но и из-за сделанного им открытия. В своей душе он не нашел ничего такого, что позволило бы ему достойно противостоять сложившейся ситуации. Целый день он изо всех сил пытался возбудить в себе негодование и твердую убежденность, однако ему хватило честности перед самим собой признать, что результат, каким бы убедительным порой ни казался, был искусственным. Чувства как бы возникали на периферии, не из сердцевины, так у мертвой лягушки дергаются лапки, когда через нее пропускают ток. Но Оби не мог принять, что его нынешнее состояние рассудка окончательное, и отчаянно искал чего-нибудь, что вызвало бы неизбежную реакцию. Может, еще один спор с отцом, более ожесточенный, чем первый, потому что правду говорит народ ибо: завидев человека, которого может побить, трус рвется в бой. Оби чувствовал, что сумел бы побить отца.
Однако отец сидел молча, он вовсе не собирался драться. Оби повернулся на бок и глубоко вздохнул. Но и тогда отец ничего не сказал.
– Послезавтра я уеду в Лагос, – проговорил наконец Оби.
– Разве ты не обещал пробыть у нас неделю?
– Да, но, думаю, будет лучше, если я уеду раньше.
После этого опять наступило долгое молчание. Потом отец заговорил, но не о том, что у обоих было на уме. Он начал медленно и тихо, так тихо, что было трудно разобрать слова. Как будто вообще обращался не к сыну. Отец отвернулся, и Оби видел его нечеткий профиль.
– Я был мальчишкой, когда оставил отчий дом и ушел с миссионерами. Отец проклял меня. Я при этом не присутствовал, но братья рассказали мне, как все произошло. Ужасно, когда человек проклинает собственного ребенка. А я был первым его сыном.