Мог ли такой вояка перебежать к фашистам? Вряд ли.
Для этого нужно было перейти линию фронта, то есть переползти сто — двести метров «ничейной земли» каждую секунду рискуя получить пулю в лоб.
Возможно, Духаренко похищен вражеской разведкой? Такие случаи на фронте бывают.
Но вот беда: вместе с Духаренко исчезли некоторые его личные вещи, включая безопасную бритву — предмет не столь уж необходимый для фашистской разведки. Да и находился Духаренко не на переднем крае обороны, а в довольно прочном тылу.
Значит, наиболее вероятной является третья версия: Духаренко просто дезертировал.
Что мне оставалось делать?
Я не знал, в какую сторону он мог податься. Семьи у него не было, родных тоже. Поэтому я ограничился тем, что допросил свидетелей из числа его однополчан и на всякий случай послал запрос в город, где Духаренко сидел в тюрьме.
На быстрый ответ надеяться не приходилось: письма тогда шли по пять-шесть недель.
Начатое дело я со спокойной совестью человека, выполнившего свой долг, запрятал поглубже в ящик Гельтура: я рассчитывал, что вернусь к нему только месяца через два, чтобы подшить ответ на запрос. Но достать дело из ящика пришлось уже на следующий день.
Несколько бойцов из полка, в котором служил Духаренко, посланные в тыл за фуражом, неожиданно натолкнулись на «пропавшего без вести» в небольшой деревушке Серебрянке, километрах в пятнадцати от части. С рюкзачком за плечами он бодро шел по направлению к фронту.
Духаренко был навеселе, с бойцами разговаривал смело, хвастал своими успехами у местных женщин и уверял, что за выдающийся боевой подвиг командование предоставило ему двухдневный отпуск. Бойцы выслушали Духаренко, не поверили и привели с собой.
Я допрашивал Духаренко у себя в кабинете, если только так можно назвать то постоянное место, где я обычно жил и работал, приезжая в полк.
Это был самый обыкновенный блиндаж с земляным полом, присыпанным красноватым песком, и трофейной чугунной печуркой в углу. Посредине блиндажа — вкопанный в землю столбик с прибитой к нему сверху грубо сколоченной крышкой: мой рабочий стол. Высокие нары, щедро устланные лапником, три нескладные табуретки и лампа-молния под потолком — вот и вся «мебель».
Но ведь о блиндажах судят не по нарам и табуреткам. Три наката толстенных бревен, обшивка стен, ступеньки — все это было сработано прочно и добросовестно. В таком блиндаже даже прямого попадания снаряда можно было не опасаться.
Разговор у нас с Духаренко примерно такой:
— Как вы очутились в этой деревне?
— Сперва пешком, а там на попутной.