Это был настоящий пир.
Наконец я легла между двумя свиньями, греясь об их щетинистые спины и скрываясь за ними. Впервые за пять лет я заснула, так плотно набив себе живот, что, даже если бы захотела, не могла бы впихнуть в себя больше ни кусочка. Мне снилось, что палач все-таки пристрелил меня, потому что я явно оказалась на Небесах. По крайней мере, я так думала, пока не проснулась оттого, что кто-то приставил к моему горлу вилы.
Женщина была примерно того же возраста, что моя мать, заплетенные в косы волосы уложены на голове в виде венца; по сторонам от рта скобки-морщины. Она ткнула своим оружием мне в горло, и я отползла назад, свиньи хрюкали и повизгивали вокруг.
Я вскинула руки вверх, показывая – сдаюсь, я не опасна! – и крикнула:
– Bitte![65] – с трудом поднимаясь на ноги. Из-за слабости мне пришлось ухватиться за загородку, чтобы сделать это.
Женщина подняла вилы, но потом медленно, невыносимо медленно, опустила их и прижала к телу, будто ставя преграду между мной и собой. Она склонила голову набок и рассматривала меня.
Могу себе представить, что́ она видела. Скелет, с ног до головы облепленный грязью. Полосатая арестантская роба, затасканная розовая шапка и варежки.
– Bitte, – снова пробормотала я.
Женщина приставила вилы к стене и выбежала из сарая, закрыв за собой тяжелую дверь.
Свиньи жевали шнурки моих ворованных ботинок. Курицы, сидевшие на перегородке, отделявшей курятник от свинарника, хлопали крыльями и кудахтали. Я отодвинула задвижку на деревянных воротцах, чтобы выйти наружу. Жена фермера ушла, потому что испугалась, но это не означает, что она уже не идет обратно вместе с мужем, вооруженным ружьем. Я быстро набила карманы свинячьим кормом, потому что не знала, когда еще мне удастся раздобыть себе еду. Однако не успела я выскользнуть за дверь, как она отворилась снова.
На пороге стояла жена фермера с караваем хлеба, кружкой молока и тарелкой сосисок. Она подошла ко мне и прошептала:
– Ты должна поесть.
Я замялась, размышляя, не ловушка ли это. Но я была слишком голодна, чтобы упустить такой шанс. Я схватила сосиску с тарелки и запихала в рот. Оторвала кусок от хлеба и сунула за щеку, так как челюсть у меня продолжала болеть и жевать было трудно. Жадно осушила кружку с молоком, чувствуя, как оно струйками течет по подбородку и шее. Сколько времени я не пила свежего молока? Потом я вытерла рукой рот и смутилась: что ж это я веду себя как животное на глазах у этой доброй женщины.
– Откуда ты? – спросила она.
Фермерша говорила по-немецки, значит мы, наверное, уже перешли границу Германии. Возможно ли, чтобы обычные люди здесь не представляли, что творится в Польше? Эсэсовцы совсем заморочили им голову? Не успела я придумать ответ, как она покачала головой: