– Вы чудо, Минка!
В машине Сейдж набрасывается на меня:
– Ну? И что дальше? Ты получил, что хотел, да?
– Даже больше, чем нужно. Твоя бабушка – просто золотая жила. Одно дело – опознать преступника, и она в конце концов указала на шутцхафтлагерфюрера, но, кроме того, рассказала нам о его эсэсовском прошлом такое, чего никто, кроме моего отдела, никогда не узнал бы.
Сейдж качает головой:
– Я не понимаю.
– Это кажется нелепым, но в концлагерях существовали представления о допустимых и недопустимых способах убийства заключенных. Офицеры, не выполнявшие установленных правил, получали дисциплинарные взыскания. Одно дело – пристрелить заключенного, у которого нет сил подняться на ноги, но убить безо всякой причины – это значило лишить Рейх работника, а нацисты нуждались в рабочей силе. Конечно, никого на самом деле не волновала участь заключенных, так что нарушавшего порядки офицера в лучшем случае могли шлепнуть по руке, однако в личных делах эсэсовцев то и дело встречаются упоминания о разбирательствах нарушений дисциплины. – Я смотрю на Сейдж. – В досье на Райнера Хартманна есть параграф, где говорится, что он представал перед особой комиссией за неправомочное убийство заключенной.
– Дарьи? – спрашивает Сейдж.
Я киваю:
– Имея показания твоей бабушки, нам легко доказать, что человек, которого она опознала, и тот, который признался тебе, что его настоящее имя Райнер Хартманн, – одно и то же лицо.
– Почему ты не сказал мне, что в досье есть эти сведения?
– Потому что у тебя нет допуска к секретной информации, – говорю я. – И еще я не мог рисковать, ты могла повлиять на показания своей бабушки.
Сейдж оседает в кресле:
– Значит, он говорил мне правду. Джозеф. Райнер. Как бы его ни звали.
– Похоже на то.
Я вижу шквал эмоций на лице Сейдж – она пытается примирить в своем сознании Джозефа Вебера с его прошлым. Теперь, когда подтверждение получено, сделать это не стало проще. А Сейдж к тому же приходится бороться с чувством, что она предает человека, которого считала другом.
– Ты поступила правильно, придя ко мне. То, что он попросил тебя сделать, – это не правосудие. И точка.
Сейдж не поднимает глаз:
– Вы его сразу арестуете?
– Нет. Сперва я съезжу домой.
Взгляд Сейдж взлетает вверх.
– Сейчас?
Я киваю:
– Мне многое нужно сделать, прежде чем мы двинемся дальше.
Ехать совсем не хочется. Я бы лучше пригласил Сейдж на обед. Мне нравится смотреть, как она наспех печет что-нибудь. Мне нравится смотреть на нее, точка.
– Значит, ты поедешь в аэропорт? – спрашивает Сейдж.
Она как будто тоже немного разочарована известием, что я уезжаю?