— Возьми вот палец.
— А это не тот?..
— Нет. Соседний. Берись, давай. Вот хорошая лошадка. Ну и как на ощупь?
— Холодный.
— Холера, а каким ему быть еще? Тут же холоднее, чем у дряхлой ведьмы за пазухой. А ты сожми покрепче. Дряблый? Набит червями? Или кость прощупывается? Сухожилия?
— Ну, да.
— А порежешь меня — кровь пойдет. У тебя ножик есть?
Филип покачал головой. А потом крепче вцепился в палец грема.
— О, Покет! Покет, я думал, я правда думал…
Слова перешли во всхлипывания.
— Осади, Мёрдстоун, осади. Язви меня, никаких причин раскисать. И если мой палец тебе уже не нужен, я бы его забрал обратно. Спасибочки. Ну а теперь к сути. Ступай домой.
— Что?
— Ступай домой. Все эти блуждания туда-сюда, язви их, совершенно бесполезны, и ты это прекрасно понимаешь. Морл…
Разум Филипа перегрузился.
— Морл! Он здесь, Покет.
— Что-что?
— Он здесь! Я его видел. Только что.
Грем посмотрел на Филипа очень серьезно.
— У тебя ум да разум с привязи сорвался, Мёрдстоун. Оно, скажу я, и неудивительно. Он и с самого-то начала был привязан не ахти. Полагаю, вот что получается, когда всю жизнь с Невзаправдашними Гроссбухами возишься. Начинаешь видеть, чего нету.
— Да нет же, Покет, послушай…
— Нет уж. Это ты меня слушай. Морл не проблема. Ну то есть, язви меня, конечно, проблема. Но не твоя, Мёрдстоун. Твоя проблема — что ты не можешь избавиться от Амулета.
Филип склонил голову, признавая правоту этих слов.
— К тебе тут, заметим, претензий нет. Это мы сплоховали. Думали, все будет проще, чем оказалось. Но это уже дело вчерашнее.
Покет умолк. Филип посмотрел на его искреннюю улыбку.
— А зачем тебе, чтобы я возвращался домой?
— У меня для тебя есть новый ромлян.
— Что-о?
— Так и знал, что тут-то ты ухи и навостришь.
— Ты написал еще один?
— Ты ж, помнится, говорил, что такие штуки тройками пишут. Вот я тебе и приготовил номер три. — Грем прищурился. — А благодарность тебе тяжко дается, да, Мёрдстоун?
— Прости. Спасибо, Покет. Это чудесно.
— Тебе прошлый, что ли, не понравился? Что с ним не так?
— Нет-нет. Не в том дело. Он замечательный. Особенно вторая часть.
— Хм! И что тогда?
Филип опустился на другой край матраса и обнял себя руками. В келье было и в самом деле чертовски холодно.
— Просто с меня, я не знаю, с меня довольно. Я устал. Хочу остановиться. Перестать писать. Просто… пожить спокойно.
Покет кивнул. Втянул носом воздух. Фыркнул.
— Так у тебя кое-что не тасуется. Первое. Писать не тебе. Пишу я. Второе. Думаешь, так страшно устал, попробуй в моей шкуре посидеть. Ты даже не представляешь, язви тебя. Третье. Благодаря мне ты высоко вознесся, как блоха на спине у борова. Прославился вдоль и поперек. Деньги к тебе так и липнут, как мухи к свежей коровьей лепешке. Но да, Мёрдстоун, мы-то знаем. Четвертое или пятое, я сбился со счета. Закончишь тройку — и, ежели тебе нравится, живи себе тихо, точно мышка, просиживай задницу день-деньской, как пьянчуга безмозглый. И последнее, но не менее важное: как закончим тройку, я сниму у тебя с шеи клятый Амулет. Тогда и тревогам твоим конец. Не жизнь, а блюдце вишен, а уж с косточками или без, это как повезет. Ах да, и чуть не забыл еще одно. Твоего мнения, язвись оно, никто не спрашивает.