В 1860 г. Владимир Дмитриевич Яковлев всерьез заболел, вскоре ослеп и слег в постель, с которой не вставал двадцать четыре года, до самой своей смерти в 1884 г., живя на пенсию от Общества пособия бедным писателям. Что-то есть в судьбе этого литератора и путешественника, что подтверждает смысл известной итальянской поговорки: «Увидеть Неаполь – и умереть…»
Приложение
В. Д. Яковлев Капри. Дворец Тиверия
На Капрее сохранилось множество воспоминаний о Тиверии. Развалины его дворца видны издали на вершине утеса над морем. Излучинами горной тропы, пробитой в массах скал, поднялся к разрушенному дворцу кесаря. От мраморных террас, одевавших всю вершину горы, остались одни зеленеющие уступы. Нагие, обобранные стены этой античной виллы увешаны фестонами плюща и дикого виноградника. На сугробах древнего мусора раскинулись широкие листья алоэ. Природа здесь единственная преемница кесаря… Оглянувшись, я мог окинуть взором весь этот знаменитый остров, загроможденный гигантскими желтоватыми скалами, до половины одетыми самою яркою, самою богатою зеленью. Полагают, что в день помпейской катастрофы, Везувий не пощадил и великолепной растительности Капреи. Мирты, виноград, индийская фига, маслины – все это возродилось из пепла; но кедровые рощи, покрывшие капрейские горы, погибли невозвратно. Память о них сохранилась только в истории… Долго у порога тивериева дворца сидел я на обломке мраморного архитрава. Не знаю, что сильнее волновало мою душу – исторические воспоминания, или дивная красота Средиземного моря. Я бросил обломок мрамора в море. Секунд через пятьдесят долетел до моего слуха шум расступившихся волн. Это была тарпейская скала, с которой, по мановению кесаря, низвергались в бездну римские всадники и рабы, вакханки и жрицы Весты. От знаменитого капрейского дворца уцелели всего две-три храмины, в которых вместо плафона синеет небо. Мрамор, колонны, статуи – все исчезло. Кирпичные полуобрушенные стены богато одеты мхом и цветками. В этих пустынных тайниках я шагал по колено в колючих травах и кустах полыни. Один только мраморный мозаичный пол сохранился на месте в продолжении осьмнадцати веков для того, чтобы подтвердить сказания о царствовавшем здесь великолепии… Когда римляне развратились, им стало тягостно суровое величие Рима. Портики форума были забыты для тесных эротических убежищ, лавровые венки променены на венки из плюща и виноградных листьев. Воины, превратившись в сибаритов, искали природы, которая пламеннее вакханки возбуждала бы неистовые страсти. Вино, с примесью ароматов, оставлено было на долю женщин: кровь оказывалась несравненно хмельнее. Они жаждали сладострастия, смешанного с ужасом… Живым комментарием Вергилия остался весь этот роскошный берег, от Помпеи до Сорренто, где земля, море и небо поныне сохранили красоту мифологическую. Здесь, посреди этой природы, расстравляющей все страсти. Римляне чудовищными вакханалиями отпраздновали последние дни паганизма. Под этим небом дана валтасаровская оргия древнего Рима, – выпита последняя амфора фалернского, пропета последняя элегия Проперция, замер последний языческий поцелуй… На Капрее надо читать Светония. Колоссальные сумасбродства его героев становятся немножко понятнее под этим пламенным небом. Я вижу, почему в последние годы своей жизни Тиверий удалился на Капрею…