Словом, семья Шейнерманов жила в состоянии постоянной войны со своими соседями, и Арик с раннего детства оказался втянутым в эту войну. Глубоко убежденный, как и положено ребенку, в правоте своих родителей, он рано усвоил мысль о том, что правда далеко не всегда бывает на стороне большинства, что следует, подобно его родителям, сохранять хладнокровие и делать то, что он считает нужным, даже если все вокруг его ненавидят.
Вряд ли стоит удивляться и тому, что Арик редко гулял по улицам поселка, и у него почти не было друзей среди тамошних детей.
Впрочем, дело было не только в том, что он был из «тех самых Шейнерманов» — дело было и в нем самом. Толстый, неуклюжий Шейнерман-младший попросту не мог играть на равных со сверстниками ни в футбол, ни в догонялки, ни в лапту — словом, ни в одну из тех игр, где надо было быстро бегать и хорошо прыгать.
И все-таки была одна игра, где Арику не было равных — она называлась «песочные бомбы». Заключалась игра в том, что дети сворачивали из листов старых газет кулечки, наполняли их песком и бросали их друг в друга. Вот тут было выгодно оказаться в одной команде с Ариком — никто не мог метнуть песочную бомбу так далеко и точно, как он. Поэтому те, кто оказывался в противоположной команде, знали: самое главное — вывести из игры этого противного толстого Шейнермана, а дальше будет легче. Но в том-то и дело, что вывести маленького толстяка из игры было почти невозможно: Арик продолжал метать свои «бомбы», не обращая внимания на то, что в него со всех сторон летят и больно бьют по телу кульки с песком, на режущую боль от попавших в глаза песчинок…
Но в «песочные бомбы» в Кфар-Малале играли редко, и большую часть времени Шейнерман-млаший проводил с родителями — весь день он, как мог, помогал отцу и матери ухаживать за деревьями или собирать урожай и вместе с ними под вечер возвращался домой.
Вернувшись с работ в саду, его родители волшебно преображались. Они снимали с себя пропахшую землей и потом одежду, мать обряжалась в терпеливо дожидавшееся ее в шкафу нарядное платье, отец надевал белую рубашку и черные брюки, и в стенах маленького домика начинали звучать стихи русских поэтов и мелодии великих композиторов, которые отец выводил на скрипке.
Не исключено, что именно отсюда берет свои истоки то отношение к одежде, которое резко выделяло Ариэля Шарона среди большинства израильтян. Если обычно израильтяне, включая крупных бизнесменов и политиков, не придают никакого значения тому, как они одеты, и могут появиться на банкете или официальном приеме в джинсах или шортах и сандалиях на босу ногу, то Шарон в зрелые годы своей жизни уделял большое внимание своему внешнему виду. И став премьер-министром, он потребовал, чтобы все мужчины его канцелярии являлись на работу в костюмах и — обязательно — при галстуке, а женщины носили строгие английские костюмы с юбкой чуть ниже колен и туфли-«лодочки», а никак не джинсы и сандалии. В то же время, когда он устраивал для тех же сотрудников вечеринки на своей ферме, форма одежды была совершенно свободной. Впрочем, Шарон довольно долго, следуя общепринятому в Израиле поведению, ходил, что называется, в чем бог на душу положит…