В сущности, ему было все равно, какую стену расписывать: он не искал известности, не ждал похвалы. Бог видел его работу, и этого ему было достаточно.
В одном из плохо освещенных монастырских коридоров есть его «Посещение Богородицей святой Елизаветы», которое можно рассмотреть лишь при свечах.
Напротив какой-то темной лестницы есть восхитительное «Благовещение», которое никогда не видело дневного света.
Во всех монашеских кельях (а в кельи посторонних не пускают) есть его фрески с изображением коронования Богоматери, Голгофы, кающейся Магдалины, мучеников, умирающих на земле, и святых, возносящихся к небесам.
Мне показали фреску «Гробница Христа»: в углу ее есть изображенная по пояс фигура святого, и говорят, будто это автопортрет Беато Анджелико. Но это невозможно, и не надо в такое верить: смиренный монах не стал бы изображать себя с нимбом вокруг головы.
Но самое великолепное из написанного им — это «Обморок Богоматери», фреска, находящаяся в зале капитула: услышав предсмертный вопль распятого Христа, Богоматерь лишается чувств. Мария Магдалина, встав перед ней на коленях, обеими руками поддерживает ее за талию, а святой Иоанн, другой сын Богоматери, подхватывает ее сзади. Эта картина изумительна.
Ни одно лицо еще не запечатлевалось в моей памяти так четко, как лик Богоматери на этой фреске: мы видим, как смирение святой борется с отчаянием матери. Женщина изнемогает в этой борьбе; надежда на будущее не может перевесить ужас настоящего.
Беато Анджелико был прав, отказавшись от канонизации: он в ней не нуждался, ведь человек, создающий такие картины, уже святой.
Но кто бы мог подумать, что в монастыре не запомнят, в какой из келий, расписанных шедеврами Беато Анджелико, обитал он сам?
Затем настало время услышать рассказ о Савонароле: речь шла уже не об искусстве, а о свободе, не о святом, а о мученике.
В монастырском дворике нам встретился статный монах: он прогуливался, погруженный в раздумья, и в своей длинной белой рясе был похож на привидение. Мой чичероне, даже не потрудившись подойти к нему ближе, подозвал его с покоробившей меня фамильярностью. Монах, однако, не обратил ни малейшего внимания на эту бесцеремонность и приблизился к нам.
Этот монах был живописцем, как Беато Анджелико, но, поскольку келья Беато Анджелико так и не была найдена, ему не достались ни палитра, ни кисти великого художника.
Чичероне позвал его, чтобы попросить показать нам келью Савонаролы.
Эта келья находится за поворотом длинного коридора; попасть туда можно через мастерскую монаха-живописца, которая когда-то была часовней.