Что же касается питания, то за столом мы собирались все вместе, но каждый оплачивал свою долю в общих расходах.
В первый же день, в час ночи, послышался сильный стук в дверь; охваченные тревогой, все тут же оказались на ногах, поскольку каждую минуту ожидалось появление вражеских солдат.
Дверь отважился открыть г-н Мийе-старший: он был единственным в доме мужчиной (мне в ту пору исполнилось одиннадцать лет).
Все со страхом ожидали появления ночного посетителя, стучавшего не переставая.
Но внезапно послышались радостные крики, и Мийе стал звать мать и сестер.
Тотчас же в гостиную ворвался красивый молодой человек лет двадцати пяти — двадцати восьми и, сбросив плащ, предстал перед нами в мундире военного хирурга.
Счастливые возгласы сорвались со всех уст. Это был младший сын, от которого не приходило никаких известий вот уже два месяца.
Мать, сестры, братья бросились обнимать друг друга, одновременно плача, смеясь и говоря.
Моя мать отозвала меня в сторону и, ни слова не говоря, вышла вместе со мной из комнаты: мы были посторонними, а в таких обстоятельствах любой чужой человек становится помехой общей радости.
Никто не обратил внимания на то, что мы ушли. Никто даже не осознавал, что мы там были; нас не замечали, а если бы вдруг и заметили, то тотчас забыли бы о нашем присутствии.
На следующее утро хозяева описали нам всю эту сцену так, словно мы не были ее свидетелями, но, выяснив, что кое-какие подробности случившегося мы знаем, нам стали рассказывать о том, чего мы еще не знали.
Молодой офицер служил в корпусе маршала Мортье; накануне вечером этот корпус был внезапно атакован в Виллер-Коттре противником.
После страшной схватки началась ужасающая паника, и в темноте все бросились врассыпную.
Так же, естественно, поступил и Фредерик Мийе.
Лишь в трех льё от родного города он подумал о своей матери, о своих сестрах, о своем маленьком доме — таком мирном, с примыкающим к нему садом, который украшал его, словно поселянку, идущую на танцы, букетами цветов; он сориентировался, понял, где находится, а затем двинулся напрямую через поля, перешел вброд речку у Восьенна, отыскал дорогу к лесу Ле-Тийе и вскоре постучал в знакомую дверь.
Теперь, повидавшись с матерью, братом и сестрами, он хотел вернуться в свой корпус.
Но где находится этот корпус? И не случится ли так, что, разыскивая его, он попадет в расположение какого-нибудь прусского отряда и лишится таким образом свободы, а то и жизни?
Не лучше ли дождаться вестей или грохота пушек, который, если даже вестей и не будет, послышится непременно. Как говорят военные, дорогу к своим солдату укажет пушка.